В поисках солнца (СИ) - Мария Дмитриевна Берестова
«Он доверил её мне, — горько подумал Дерек, — а я и сам влюбился, и её чуть не соблазнил».
Особенно остро и мучительно его кололо понимание того факта, что Грэхард ни на миг не усомнился в нём, когда поручал ему заботу об Эсне. Грэхарду, этому бешеному ревнивцу и собственнику, не закралась даже тень подозрения в адрес Дерека — потому что он доверял ему всецело и не допускал мысли о том, что он может предать.
Опустившись на землю, Дерек обнял себя за колени и сжался в комочек. Ему было невыносимо, бесконечно больно понимать, что он обманул доверие Грэхарда. Что он — предал — друга.
Никогда раньше он не думал об этом, потому что запрещал себе мысли о том периоде своей жизни и не хотел думать о нём, вспоминать о нём, осознавать, что это и вправду было его частью. Он всё, всё запер в тот дальний чулан подсознания — и оно лишь угнетало его изнутри, но не доходило до разума. Он не давал оценку своим прежним поступкам: он просто радовался, что сбежал, и боялся, что его найдут.
Теперь же, когда дверь в этот чулан оказалась открыта, и оттуда мощным потоком хлынули воспоминания, он в ужасе смотрел на то, каким был десять лет назад, и не мог поверить, что это был действительно он.
«Неужели я впрямь был настолько глуп?» — поражённо размышлял он, припоминая, что ему, в самом деле, даже не забредала в голову мысль, что сближение с Эсной может окончиться бедой.
«И я в самом деле был настолько подл?» — с содроганием думал он, снова и снова вспоминая, как предложил Эсне побег, как уговаривал её, как пытался убедить её ехать с ним. Её — жену друга! Друга, который доверял ему как себе!
Ему было омерзительно и гадко понимать, что тот тридцатилетний Дерек — это он сам и есть, и что его поступки — это его собственные поступки, а его решения — это его собственные решения.
«Совершенно невыносимо!..» — не в силах принять, что он не таков, как думал о себе, воскликнул про себя он, резко встал и двинулся в дальнейший путь, пытаясь за быстрой ходьбой отбросить все эти неприятные мысли.
Но мысли отбрасываться не желали, они упорно лезли ему в голову, снова и снова. Он видел теперь свои поступки совсем под другим углом, и расценивал их как поступки трусливого глупого человека, который не желает брать ответственность за свою жизнь в свои руки.
В своём самоуничижении Дерек, как обычно, не знал удержу. Его несло, несло неудержимо, он не мог теперь остановиться в этом самоосуждении. Не прошло и пяти минут, как он додумался до вывода: «И как это Грэхард только терпел меня!..» — и на этом выводе замер, потрясённый.
Грэхард доверил ему своё самое ценное сокровище — Эсну. Доверил как другу, как брату, зная, что Дерек никогда не предаст и не подведёт.
А Дерек — подвёл. Он полюбил Эсну — и, хуже того, поощрил её привязаться к нему больше, чем она была привязана к мужу. Он прекрасно помнил истерику Эсны на тему: «Всем со мной занимаешься ты, а Грэхард со мной только спит!» — и знал, что она прямо высказала и мужу этот упрёк. Но Грэхард ни разу не сказал ему и слова по поводу той истерики — по умолчанию полагая, что Дерек не может быть ни в чём виновным.
Потому что… это же Дерек — самый близкий, самый родной, самый дорогой человек.
…Грэхард не мог не видеть, не мог не понимать, как растёт эта непрошеная связь и симпатия. Но он не сомневался в Дереке — до самого конца не сомневался.
И только когда Эсна отвергла его окончательно, когда она заявила, что всеми правдами и неправдами добьётся развода, — только тогда придавленного этим горем Грэхарда прорвало. Когда он понял, что она не просто уйдёт от него — она уйдёт к Дереку.
Потому что она предпочла его.
Он, Грэхард, так любил её, — но она предпочла другого.
«Он не раба ударил, — медленно и холодно подумал Дерек. — Он ударил соперника. Соперника в любви. Друга, который обольстил его жену».
Он сам не заметил, что стоит как вкопанный, глядя в одну точку.
«Он друга ударил», — билось в его голове снова и снова, отзываясь пронзительным звоном в ушах.
«Друга», — заткнул он уши руками, не в силах выносить этот звон.
«Друга», — зажмурился он, но и в этой темноте перед ним продолжали сиять полные боли и разочарования глаза Грэхарда.
«Друга, друга, друга…» — выстукивало его сердце, вбивая этим словом гвозди в его раскалывающуюся болью голову.
Осознание истины оказалось кошмарно нестерпимым.
До этого Дерек видел эту ситуацию лишь с одной стороны: хозяин призвал к ответу зарвавшегося раба и напомнил ему его место. Из этого толкования росла его чёрная, жгучая обида, приправленная разочарованием и горечью, обида, которую он не позволял себе испытывать — потому что не по чину рабу обижаться на хозяина — но которая, не спрашивая этого позволения, точила изнутри его сердце.
«Он не раба, он друга, друга ударил», — продолжало набатом стучать в голове Дерека и, не выдержав этого стука, он сел на землю и обхватил голову руками, не чувствуя, как из глаз полились слёзы сожаления и боли.
Все эти годы он боялся, обижался, ненавидел, негодовал, страдал, — чувствуя себя сбежавшим от господина рабом. Страх перед Грэхардом, который однажды непременно нагонит, найдёт, накажет, отравлял всю его жизнь.
«С чего я вообще взял, что он видел во мне раба?» — с ужасом и горечью спросил у самого себя Дерек.
Грэхард был деспотичен и властен, это так; но он был таким не только с Дереком — он был таким абсолютно со всеми. С высокими князьями собственной страны, со священниками своей религии, с представителями королевских семей иных стран, с родной матерью, с любимой женой… со всеми, решительно со всеми, ни для кого не делая исключения…
Тут мысль Дерека запнулась.
Он задохнулся, не в силах справиться с пониманием.
Грэхард делал единственное исключение только для одного человека: для него самого.
Это он, Дерек, мог возражать, критиковать, негодовать, уговаривать, переубеждать, обзывать идиотом,
