Сильва Плэт - Сложенный веер

Гостя не отрывали от чтения, пока чай не начал остывать. Лисс все это время тишайшим мышонком сидела на ковре, потрясенная первым за восемь лет ее сосуществования в одной галактике с Гетманом проявлением внимания со стороны кумира. Нельзя сказать, что командор Разумовский не любил детей. Напротив, к детям как к «цветам жизни», как к явлению природы он относился весьма позитивно: искренне считал, что им полагается все лучшее, готов был идти в огонь и в воду за подрастающее поколение любой планеты, рискуя собой, спасал жизни, бился до хрипоты в Звездном совете, чуть ли не глотку готов был перегрызть за любой закон, защищающий права детства (против детского монашества на Мхатме, за отмену детского труда на Кризетосе и т. д., и т. п.).

Но с конкретными детьми Гетман общаться не умел. В отличие от молодого японца Такуды, одного из вытащенных и откачанных на Хирундо, который в первый же визит благодарности, как верный конь, до полной одышки таскал на спине принцессу Лисс по саду с бала на бал, на битву со злыми самураями и в гости к Бабе-Яге. Может быть, потому, что у Такуды свои дети были, а у Гетмана не было, но в присутствии маленьких людей Разумовский сам как бы сжимался, замыкался в себе, и его друзья всегда стремились оградить этого большого и сильного человека от неловкости общения со своими отпрысками.

Так и Лисс знала, что с дядей Лешей надо поздороваться, ответить на дежурные вопросы об успехах в детском саду и тихо ретироваться в свою комнату. Туда, где на стене красуется его портрет в командорской форме и куда он никогда не заходит.

Однако в этот раз, прихлебнув холодного чая, Гетман вопросительно приподнял бровь и заговорил с Лисс вовсе не об успехах:

— Лисс, вот я что думаю… Учиться можно и на Земле. Есть отличные школы. У нас было полноценное мрачное средневековье. Осталась куча всего — архитектура, музыка. Тексты. Ты можешь стать прекрасным специалистом по истории Земли. А Вселенная… она не для всех, знаешь ли… Вселенная ведь многообразна. Мы признаем это многообразие, но не всем оно по душе. Не всем оно нужно. Можно счастливо прожить всю жизнь, не встретив ни одного подицепса. Никто не обязан…

— Ага, я знаю. Любить то, что вынужден признавать. Вы это сказали в нобелевской речи.

— Андрей! — прищуренные голубые глаза устремились на хозяина дома. — Твое дитя читало мою нобелевскую речь? Мыши съели все детские книги в этом доме?

— Мой командор, мое дитя помешано на твоих речах и поступках. Мыши ничего не ели. Однако во всех получаемых мною газетах и журналах имеются техногенные повреждения. Детские ручки плюс ножницы, и на месте любого твоего интервью или статьи моментально образуется дырка. Очень ровная дырка, надо признать.

— И куда потом девается обретенный текст? — Гетман не смог удержаться от ироничной формулировки, хотя внутренний голос подсказывал ему, что с детьми так не говорят. Тем более, с хорошими детьми своих хороших друзей.

Лисс иронии не заметила. До нее дошел только непосредственный смысл вопроса. Сам командор Разумовский хочет знать, что она делает со своими вырезками. Всякому, кто видел Лисс в следующий момент, значение поговорки «Одна нога здесь — другая там» стало бы совершенно понятно. Гетман не успел протянуть руку к вазочке с печеньем, как в этой руке оказалась толстая тетрадка. С вырезками.

К тетрадкам, да еще толстым, Гетман питал ностальгическое уважение. Если бы Лисс использовала в качестве хранилища своих сокровищ пластиковую папку с прозрачными файлами, цифровую карточку или новомодный омниридер, скорее всего, сей предмет удостоился бы только снисходительного кивка. Вопрос задан — ответ наглядно продемонстрирован: вырезки не выкидываются в мусорный ящик, а хранятся и систематизируются, чего же еще?

Но толстую школьную тетрадку Гетман не мог не открыть. Он и открыл. И тут же забыл про печенье.

Он вообще про все забыл. Вырезки не просто хранились и систематизировались. Они были размечены разноцветными маркерами. Уже на пятой странице Гетман знал, что значит каждый цвет. Зеленый — Лисс согласна, красный — не согласна категорически, серебристый — «Разумовский — гений!», желтый — «Был не в себе, сморозил глупость», голубой — «будем подумать». Разобравшись в систематическом разноцветье, Гетман сосредоточился на зелено-серебристой гамме. Хозяева вежливо делали вид, что пьют чай: обычно такое лицо у командора бывало в рубке корабля, заходящего на посадку туда, где их, точно, не ждали. Лисс пребывала на небесах.

Спустя полчаса первым не выдержал хозяин дома:

— Алеш, я за тобой не замечал мании величия прежде. Такое упоительное чтиво? Или там, правда, что-то интересное?

— Да, видишь ли… — Гетман потер виски и сложил руки на груди, решительно откинувшись на спинку дивана. — Если я правильно понял твою дочь…

И встретив встревоженный взор матери Лисс, внезапно расхохотался.

— …То вы поставили совершенно верный диагноз. Это, без сомнения, Анакорос. Документы я сам завезу. Все равно лечу туда читать лекции. Заодно и поговорю с директором.

Бросив детсадовскую папку в портфель, Гетман наклонился вперед, неожиданно потрепал обомлевшую Лисс по макушке и доверительно добавил, непонятно к кому в комнате обращаясь:

— И им еще очень-очень повезло.

Родители Лисс переглянулись: если командор считает, что их девочка способна осчастливить даже такое эксклюзивное учебное заведение, то, пожалуй, волноваться больше не о чем.

С Земли на планеты, подобно Анакоросу, находящиеся ближе к внешнему кольцу Конфедерации, обычно посылали учиться своих отпрысков те родители, которые хотели, чтобы будущее их детей было связано с работой на Звездный совет и путешествиями за пределы земной орбиты. Общеобразовательная школа на Анакоросе была устроена по земному образцу с добавлением ряда предметов, увеличивающих шансы выпускников на поступление в Космоакадемии, навигаторские школы, военно-дипломатические корпуса — всю богатую гамму учебных заведений, обеспечивавших безукоризненное функционирование политического, торгового, исследовательского механизмов Конфедерации.

Соответственно, учились на Анакоросе в основном земляне, хотя принимались и дети с других планет. Единственным ограничением, помимо способностей выше средних, была антропоморфность — то есть, грубо говоря, человеческий облик. Никаких щупалец. Глаза на лице, а не где попало (наличие лица как такового тоже предполагается). Ноги в количестве не больше двух являются нижними (ниж-ни-ми! а не боковыми или задними) конечностями. И ноги, а не ласты. Не плавники. Отсутствие каких-либо конечностей даже не обсуждалось. Твердое тело определенной формы (Лисс не собиралась сидеть за партой с растекающимся во все стороны пятнистым желе, пусть даже оно является высокоразвитой разумной формой жизни на каком-нибудь Галлинаго). Короче, мы за многообразие форм разума во Вселенной. Но во Вселенной, а не в одной отдельно взятой спецшколе.