Инесса Ципоркина - Власть над водами пресными и солеными. Книга 1

— Это мы в Исландии, да? — уточнила я для порядка. Видела же, что в Исландии.

Конечно, никакая это не Исландия, а МОЙ остров, остров моего «я», затерянный среди мириадов других, разбросанных по морю Ид. Все правильно, сходство с моим внутренним миром налицо. Вулканическое основание, огненные реки под ледяной толщей, суровая природа, дороговизна жизни, нелепые имена, устаревшие обычаи, преобладающее время года — зима. Да, так и есть. Это не Исландия — это я.

— Мы в твоей голове, — буркнул Мореход, отставил ром и принялся разжигать трубку зажигалкой с турбонаддувом. Боже, какие сложности! Интересно, а десерты ею глазировать можно? При этой мысли я хихикнула.

— Ты с чего вдруг закуклиться решила? — все так же хмуро поинтересовался кэп. — В себя ушла… По кошмарам путешествовать вздумала… Все застарелые страхи перебаламутила… Из-за пары нудных баб, что ли?

Я вопросительно подняла бровь.

— Ну хорошо, из-за пары ДЕСЯТКОВ нудных баб… — исправился Мореход. — Принципиальной разницы — никакой. Струсила?

Я задумалась, вцепившись в стремительно остывающую кружку. Конечно, капитан прав: доверия не оправдала, струсила и впала в аутизм. В реальном мире сижу, небось, на лоджии, пялюсь с балкона вдаль на золотой шпиль МГУ и бездумно глажу кошку. Хаська, которой пофигу (и всегда было пофигу), в каком душевном и физическом состоянии хозяйка, томно урчит, свесив лапы и пузо с моего колена, точно дрыхнущий на дереве леопард. Хорошо, что Герки сегодня нет. Он бы извелся от зрелища выпавшей из действительности меня.

Но испугалась я все-таки не баб, сколько бы их ни было, а чего-то неизмеримо большего, подлого и злого, чем даже самая подлая и злая из моих… критикесс. Я боюсь этого чего-то с детства. И не уверена, что однажды страх уйдет. Одолеть же его самостоятельно… нет, я не могу. Не. Могу.

— Это не просто бабы. — Голос у меня срывается, дает петуха. — Это части самого страшного монстра, которого я в жизни… в жизни своей…

— Вот только словом «видела» на заканчивай, ладно? — пожимает плечами Мореход. — У ваших людских страхов всегда глаза велики. Велики, да незрячи. Я тебя сюда за тем и притащил, чтоб ты свою Медузу как следует рассмотрела.

— Может, не надо?! — запаниковала я. — Не надо мне ничего показывать…

Если сию минуту остров по имени Эго разворотит вылезающая из недр земли башка Горгоны, я не уверена, что на этом месте останется хотя бы атолл! Мореход, ты меня изничтожить вздумал, гад этакий?

— Да ты уже на нее смотришь. — Мореход бросает на меня взгляд исподлобья. — Таращишься и не замечаешь.

Я столбенею.

Вдалеке над волнами проступает — не то прямо в небе, не то на стене ледника — женское лицо. С выражением невыносимой скуки. Глядя в такие лица, убеждаешься: есть на свете кто-то, кому гораздо хуже приходится. И ты рядом с ним, страдальцем, зажравшийся счастливчик и обнаглевший везунок. Поэтому благослови судьбу и ступай своей дорогой, оставь несчастного скорбить и скорбеть. Может, его настигла кара за грехи в прошлой жизни.

— Как, и это всё? — вырывается у меня.

Я-то ожидала увидеть черный оскаленный череп, с которого потоками сползает магма, на темени, склубившись в тугой узел злобы, изготовились к нападению тысячи тысяч змей, пустые глазницы пышут одновременно жаром и холодом, парализуя тело, мозг и душу… А это просто памятник неудовлетворенной домохозяйке в масштабе примерно один к тридцати.

— Да с чего ты решила, что эта твоя… медуза, — Мореход, пренебрегая всяческой мифологией, выплюнул имя как нарицательное, — всемогущий монстр? С чего ты ее в хозяйки преисподней записала?

— С того же, что и все! — парировала я. — С детских кошмаров. Будто не знаешь, откуда медузы берутся…

— Знаю, знаю, — примиряюще заворчал кэп. — Вот только с возрастом они не разрастаться, они уменьшаться должны. И даже у параноиков. Будто не знаешь! — передразнил он меня, попыхивая трубкой.

Скучающее лицо плыло мимо нас, вперив прозрачные глаза в горизонт. Шторм утихал, тучи открыли вечернее небо. Но и в закатных лучах ледяная скульптура не стала зловещей, а только еще больше скуксилась. Да. Мало того, что это скучающая домохозяйка — это скучающая домохозяйка, жующая лимон.

И в самом деле, разве не от скуки люди травят друг друга — словом, делом и ядом?

Ничто их не пугает так, как череда скучных дней — до самого заката жизни на горизонте. И не сказать, чтобы уж очень далеком горизонте…

Я проводила голову Горгоны взглядом и обернулась к Мореходу:

— Все, не страшно уже. Я, пожалуй, вернусь домой.

— А ты соображаешь, где он, твой дом? Вернее, твое тело? — досадливо махнул Мореход. — Кажется, душа моя, тебя ждет большо-ой сюрприз.

И тут глаза мои открылись. Я стояла на территории больницы Шаритэ в Берлине.

Конечно, то была не настоящая Шаритэ, а ее бесчисленные фотографии. Каждый год я езжу в Берлин и каждый год хожу фотографировать эту тихую гавань в городе, и без того нешумном. Краснокирпичные псевдоготические дворцы, безлюдные улочки и скверы между ними, безразличная будочка охранника на входе — заходи, бери и уноси что хочешь — и ты заходишь, берешь и уносишь с собой ощущение, что никакая это не больница. А преддверие чего-то такого, о чем живым знать не положено, потому что иначе им не захочется оставаться в живых.

Фотографии сбиваются в папки, папки — в диски… Но никогда еще я не впадала в отчаяние настолько, чтоб напечатать сотни фотографий тихого театрально-красивого городка возле Инвалиденштрассе и оклеить ими стены моего дома.

Впрочем, «оклеить» — не то выражение.

Фотографии покрывали стены, дверцы шкафов и даже экран телевизора в три слоя, слаженно приподнимаясь от сквозняка, точно пестрые крылья — огромная стая перелетных бабочек, опустившаяся на отдых в сумеречном лесу…

Все ясно. Очередной всплеск тревоги, очередное яростное желание сбежать в безопасное, безлюдное, безвестное убежище. Стать невидимкой и раствориться в кущах. Желание, которое и у нормальных-то людей черт-те чем оборачивается — что уж и говорить о таких, как я… Что же мне сделать с моими страхами? Что мне сделать, чтобы они перестали выбивать меня из реальности, точно шар — ближнюю кеглю?

— Позвони ему — и всё! — торжествующе рявкнул Мореход у меня в голове.

— Кому? — обмирая, просипела я.

— Дракону твоему! Это же он так тебя напугал!

Я не стала спрашивать "Да почем ты знаешь?" и вообще изворачиваться. Действительно, я напугана. Я боюсь мужчин, коршунами падающих на твою жизнь с небес.

Я боюсь людей, отношений, связей — всего, чему положено отдавать куски себя, не веря в ответные «отдарки». Я же знаю, как оно бывает: отрываешь и отдаешь, ничего не получая взамен. И тебя еще великомудрые тетеньки по голове наперстком: так и надо! Надо быть сильной, надо быть храброй, надо быть бескорыстной. Надо учиться любить, и уметь любить, и хотеть любить, и раскрыться навстречу любви, даже если от нее ты превратишься в половую тряпку, об которую любовь станет вытирать ноги…