Кэтрин Ласки - Одиночка

– Вот бы Гром-Сердце была здесь…

– Ее нет, Фаолан. Она ушла отсюда навсегда.

Резким движением сова закинула голову далеко назад и покрутила ею, выискивая на небе созвездие Великого Медведя. От этого зрелища Фаолану чуть не стало плохо.

– Как это у тебя получается?

– Что получается?

– Вот так вертеть головой.

– У нас, сов, есть дополнительные шейные позвонки. Благодаря им мы и можем такое делать. – Гвиннет продемонстрировала еще несколько странных движений.

– Хватит! – взмолился Фаолан. – А то мне уже не по себе.

– Ой, прости. Итак, я сказала, что Гром-Сердце ушла отсюда навсегда. Ты ее уже не догонишь. Время вспять не поворотить, и то, что покинуло нас, – не вернуть.

Гвиннет выпрямилась и больше не закидывала голову, смотрела прямо на Фаолана.

Волк фыркнул. Ему уже приходилось путешествовать между временами – там, в пещере. Тех двух больших сов разделяли года, но он видел, как одна из них отчаянно ныряла прямо в жерло вулкана, а рядом с ней другая пролетала сквозь языки пламени и клубы дыма с ярко пылающим угольком в клюве.

– Но почему? Куда уходит время? Где его место? – спросил он, а про себя подумал: «Неужели действительно нельзя вернуться в прошлое?»

– Время уходит не куда-то. Оно просто уходит, – вздохнула сова. – Взгляни на небо, Фаолан. Видишь, почти рассвело, и луна уже ускользнула в другую ночь, в другой мир. Но ты ведь помнишь, как в темноте матово светится воздух и в этом свечении деревья отбрасывают темно-синие тени. Как будто заново все ощущаешь, не правда ли? Однако это всего лишь твои воспоминания. Вот что такое время.

Сова помолчала и добавила:

– В общем, время остается в памяти. Это наши переживания и ощущения.

– Но луна вернется – и завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. А Гром-Сердце – нет. Это… – Фаолан замялся. – Это нечестно.

Гвиннет взъерошила перья и словно раздулась вдвое больше обычного своего размера. Она подступила к Фаолану почти вплотную, едва не касаясь клювом его носа:

– Ты слишком хороший волк, чтобы поддаваться таким глупым, мелочным, себялюбивым мыслям.

Сипуха подняла крыло и похлопала Фаолана по голове. Он отпрыгнул.

– А теперь ступай. Ты должен идти к волкам.

– Но я же ничего о них не знаю!

– Нет, ты знаешь куда больше, чем тебе кажется, – отозвалась Гвиннет, ее голос вновь стал спокойным.

– Я смогу еще повидаться с тобой?

– Пока не вернешься в стаю и не станешь глодателем, – вздохнула сова. – Теперь извини, мне нужно спать. Уже почти настало междувременье.

– Междувременье? А что это?

Гвиннет зевнула:

– Это промежуток между последней ночной тенью и первой алой капелькой зари. И лучше бы мне заснуть побыстрее, иначе будет плохо.

– Ты что, спишь днем? – удивился Фаолан.

– Уху, – устало кивнула она. – Таковы уж наши совиные обычаи.

Фаолан вздохнул. Как же сложен окружающий мир! Совы спят днем, медведи спят зимой. Может, и волки тоже спят в какое-нибудь необычное время? Что он о них вообще знает?

Огонь в горне тоже, казалось, засыпал. Вокруг становилось светлее, но как-то пустыннее, и Фаолана снова одолело безумное желание повернуть время вспять. Как знать, может, Гвиннет и права. Ведь то время, что он провел в ее кузнице под звездным небом, греясь у потрескивающего углями очага и наблюдая за пляшущими языками пламени, уже не вернуть – но оно навсегда осталось в его памяти, и воспоминание это будет согревать его и впредь.

Волк поднялся, взял в пасть кость Гром-Сердца и пошел прочь. Так одиноко ему еще никогда не было.

Глава двадцать третья

Вдохновение

Гвиннет спала уже несколько часов, когда почувствовала, что на мир постепенно надвигается тьма; сумеречный период между закатом и наступлением ночи был уже совсем близок. Яркие тени, плясавшие на сомкнутых веках сипухи, становились все бледнее, и хотя просыпаться ей было пока рано, но волнение в душе Гвиннет уже нарастало – ведь все совы чуют приближение сумерек.

Она спала в нише неподалеку от кузницы, ни перышка на ней не шевелилось; но сейчас хватило бы легкого дуновения ветра, чтобы разрушить хрупкую границу между ее сном и бодрствованием. И как только за горизонтом скрылся последний лучик солнца, Гвиннет вздрогнула. Первой ее мыслью было: «Ушел ли волк?»

Сипуха выглянула из каменной ниши. Повертев головой, она осмотрелась по сторонам, выпорхнула наружу и сразу увидела – со смешанным чувством облегчения и грусти, – что Фаолан действительно ушел. Вновь остаться в одиночестве было приятно, однако и присутствие молодого волка Гвиннет воспринимала не без удовольствия. Новый знакомый оказался довольно общительным; особенно же сову привлекла таившаяся в нем загадка. Уж очень странным казался ей узор на его кривой лапе.

Гвиннет немного подумала, вспоминая увиденный рисунок, и попыталась его воспроизвести, когтем прочертив спиральные линии в засохшей грязи у кузницы. Интересно, что они могут значить? А в следующий момент сову поразило странное ощущение, словно молнией мелькнувшее где-то в желудке. Неужели этот узор имеет к ней какое-то отношение?

Сипуха разворошила тлевшие в горне угли и зажала в клещах кусочек металла, из которого вчера никак не получалось сделать ивовый листик. Но странные спиральные линии по-прежнему стояли перед ее мысленным взором, и вскоре Гвиннет с удивлением заметила, что удлиненный овал листа складывается в ее воображении в совсем другую форму. Она, сама того не осознавая, медленно поворачивала клещи, разогревая металл в огне. Движение это доставляло сове какое-то почти гипнотическое удовольствие, а все мысли ее были заняты только узором на лапе Фаолана.

Так и не превратившийся в листик кусок металла постепенно принимал коническую форму. Когда же Гвиннет стала быстрее вертеть клещи, с его вершины к основанию поплыли спиральные линии. Быстро вынув расплавленный металл из огня и выбрав самый маленький из своих молотков, сова принялась постукивать по углублениям между этими волнами. Ей вдруг показалось, что она работает не думая, машинально, словно ее когти сами знают, что нужно делать.

С каждым ударом молотка Гвиннет волновалась все сильнее. Ни над одним своим произведением она не трудилась так сосредоточенно, как над этим. Не позволяя себе торопиться, сова переходила от действия к действию, внимательно следя за температурой в очаге – либо раздувая огонь мехами, либо подкидывая в него лопаткой землю. Металл должен закалиться как следует, а для такой искусной поделки нужно было тщательно соблюдать особый режим разогрева и охлаждения. В противном случае получившаяся вещь просто разломилась бы от внутреннего напряжения.