Анатолий Нейтак - Попытка говорить 3. Нити понимания

Кстати, догадка благополучно подтвердилась. Целью нашей карательной миссии должен был стать Орронэх Пёстрый. Возраст – не менее четырёхсот лет. Высокий посвящённый стихии воздуха, Связующий астрала, Погружённый Ледяной Купели, на протяжении последних полутора веков – личный наёмник и отчасти ученик Ледовицы. Живое свидетельство того факта, что иные высокие посвящённые мало уступают в чистой Силе высшим магам. …мы успели добраться до места задолго до истечения этого часа. Могли бы и быстрее. Но Айс решил, что перемещать нас он будет сам, при помощи переработанного заклятия перехода в Межсущее и обратно, которое я ему показал. А я не возражал: жажду деятельности, обуявшую моего друга и в каком-то смысле целительную, впору было благословлять. Всё, что делал я сам, так это поддерживал маскировку с помощью темпока: сплести подобные чары самостоятельно Айс, сумел бы, но поддерживать их достаточно долго и с должной стабильностью – увы. На это ему банально не хватило бы Силы: ведь он даже высоким посвящённым не являлся. А между тем управление физическим, внешним временем – не шутка и энергию сосёт будь здоров.

На месте (примерно в километре над кораблём, идущим под флагом Унруога к Песчаным проливам) распределение ролей осталось прежним. На мне – маскировка и "тихая" левитация, на Айсе – всё остальное. С этим остальным, надо заметить, он управился лихо. Быстро, но тщательно просканировав мысли капитана, старшего помощника, штурмана и боцмана "Белой чайки", Айс посмотрел на меня и молча покачал головой. Собственно, мы предполагали, что моряки-руо лишь наёмники, в делишках нанимателя не замешанные – но такие вещи лучше знать наверняка. Тише, чем призраки, прозрачнее, чем дуновение ветра, мы упали-слетели с высоты и заглянули в окно капитанской каюты, ставни которого по ночной духоте оказались широко распахнуты.

Не знаю, как мой друг, а я на миг почувствовал себя зрителем порносеанса. Трудно найти иные слова для описания сцены, на которой полностью обнажённую пышнотелую руо, похожую даже не на мулатку, а на самую настоящую негритянку, ублажает в одной из классических поз бледный – особенно по контрасту с партнёршей – наголо бритый и тоже нагой мужик.

Кожу его рук и ног, а также более половины торса покрывала вязь сложной татуировки. Да не просто сложной: этот рисунок скреплял целый комплекс постоянно действующих заклятий. Виртуозная работа, ничего не скажешь! Тут тебе и какие-то ауральные модификаторы, и сложнейший реанимационный комплекс, способный "вытянуть" хозяина даже при тяжелейших физических повреждениях, и не самый скверный аналог автономного Стража…

"Рин, ты что, никогда не видел, как это выглядит со стороны?" "Нет, я татушками любуюсь".

Как по мне, ответ оказался слишком едким:

"Нашёл время! Или хочешь дождаться семяизвержения?" "Это твоя операция. Как хочешь, так и будет".

"Лучше скажи, смогу ли я прижать его самостоятельно?" "А то ты сам не догадываешься? Нет. Не сможешь".

"Но ведь внезапность…" Я вспомнил досье татуированного. Проглядел тени будущего.

"Айс, нет у тебя преимущества внезапности. Ты – талантливый менталист, но не более того. Орронэх задавит тебя просто за счёт опыта и резерва. Правда, ему потребуется аж три с четвертью минуты: ровно столько, сколько ты сможешь удерживать "разгон" собственного сознания".

"Тогда убей его сам".

"Просто убить? Или убить медленно, по частям, максимально болезненно?" Разумеется, Айс не мог не почуять подтекста моей мысли.

"У тебя есть более… интересный вариант?" "Я рассказывал тебе о моей Голодной Плети. И о том, что она не только энергию может высасывать из жертвы".

"Помню. А куда денется высосанное?" "Могу поделиться с тобой, если ты об этом".

"Не об этом. Но от делёжки отказываться не стану".

"Тогда входи в транс. Я, конечно, отфильтрую лишнее, но и оставшегося будет… много".

"Понимаю. Подожди, я дам сигнал готовности".

Технически казнь посредством Плети оказалась простой. Сначала я рывком расширил ауру Предвечной Ночи, накрыв ею не только себя с Айсом, но и каюту. Лимре признался, что моё вмешательство может полностью блокировать дар Видящего, выключая фрагменты реальности из общего потока событий. Именно то, что доктор прописал! Мне отнюдь не хотелось, чтобы потом кто-либо (и в первую очередь – Деххато) мог напрямую добыть информацию о том, что я делал. Затем, воспользовавшись одним из отростков, я усыпил чернокожую даму, так и не добравшуюся до очередного, гм, катарсиса. Все остальные отростки Плети обвили Орронэха, как тысячи жадных нематериальных пиявок. Если бы я дал этому поганцу шанс, он мог ещё потрепыхаться – но пущенная в ход магия времени этого шанса ему не дала. Откачка сырой Силы с попутным взломом щитов оказалась такой резкой, что ученик Ледовицы сомлел, не успев осознать, что атакован.

Тату с активной формой Стража его не спасло. Против лома – сами знаете.

А дальше осталось натравить Голодную Плеть на его память. Только не в щадящем варианте с копированием, а в предельно жёстком, совмещающем чтение и стирание. …память живых существ, будь они хоть десять раз могущественные маги, хозяева стихий и коллекционеры экзотических высоких посвящений, полна балласта. Запах, вкус и консистенция миллионов трапез, краски виденных некогда закатов и восходов, память о вдохах и выдохах, пеших переходах, плаваниях различной длительности и конных поездках. Образы кривоватых деревьев, облупившихся фасадов и мельком увиденных лиц прохожих… всё это плюс многое иное, вплоть до интимных развлечений с покорными пышнотелыми руо (впрочем, не только покорными, не только пышнотелыми и не только руо), меня не интересовало никаким боком. А уж транслировать это добро Айсу я не собирался тем более.

В бешеном темпе проматывая ленту долгой, очень долгой жизни Орронэха, я безжалостно вымарывал его детские воспоминания, голодные шатания по закоулкам родного села – одного из множества сёл Царства Рруш, мало чем отличающегося от тысяч подобных населённых пунктов, память о слезах матери и побоях шумной, визгливой как свиноматка тётки. Я утопил в водах небытия, не вникая, воспоминания о первой краже, первом убийстве и первой ночи с женщиной – точнее, девчонкой ещё моложе пацана Орнэ, уступившей не столько щербатой улыбке "кавалера", сколько насупленному взгляду и тяжёлым костлявым кулакам. Меня не волновало, почему он стал таким, каким стал. Я не хотел даже думать о том, чтобы пожалеть стираемого заживо адепта.

Он и так зажился. Сволочь. И мало кого в своей жизни жалел. Впрочем, в безжалостности Орронэха Пёстрого имелся привкус своеобразной справедливости: себя он не жалел тоже.