Николай Романецкий - Утонувший в кладезе

Так же требовалось драться и Свету — хотя бы для того, чтобы попросту остаться в живых. И пусть что-то мешало ему, отвлекало, путало ощущения — он дрался. Вот только, в отличие от соперника, позволить своей руке нанести смертельный удар не мог. Потому что Буривой дрался не с ним. Вернее, с ним дрался вовсе не Буривой. Знакомыми руками мужа-волшебника Буривоя Смирного, руками приятеля и соратника, в схватку со Светом вступил супротивник незнакомый — это было ясно, как народившийся день. Супротивник превосходно понимал, что чародей Сморода не станет убивать своего коллегу, потому и пользовался напропалую безоглядными флешами. Но потому же оставалось надеяться, что флеши подведут — ведь управлять чужим телом, наверное, тяжелее, чем своим собственным.

И надежда оказалась не напрасной. Поймав клинком очередную бездумно-неудержимую флешь Буривоя, Свет качнулся в сторону, развернулся на каблуках и ударил пролетевшего мимо соперника концом рукоятки по затылку. Ударил несильно, вдогонку, но Буривой ничком распластался на каменных ступенях, дернулся и затих.

Мягкими шагами — аки кошка — Свет приблизился к коллеге, концом клинка отбросил подальше шпагу Смирного. Потом опустился на колени, перевернул мужа-волшебника лицом кверху. На первый взгляд Буривой был безнадежно мертв, но, присмотревшись, Свет обнаружил, что первый взгляд его на этот раз подвел — грудь мужа-волшебника определенно вздымалась. Свет расстегнул камзол Буривоя, приложил ухо к его сердцу.

Сердце билось.

А кучер все еще вопил.

Привлеченная шумом битвы и криками, на крыльцо высыпала челядь. Тут же появилась хозяйка в ночном халате, без лишних расспросов принялась отдавать распоряжения. Буривоя Смирного подняли на руки и унесли в недра особняка. Побежали будить домашнего колдуна. И лишь потом княгиня Цветана позволила себе вопросы:

— Простите, чародей… Что произошло?

Конечно, ей была нужна правда. Но тут ее интересы и интересы чародея Смороды расходились. И всю правду Свет позволил себе от хранительницы очага Нарышек утаить.

— Мой напарник, кажись, заболел. У колдунов иногда случаются странные хвори. Боле, сударыня, сказать вам сейчас я ничего не могу.

Он извинился, подобрал шпаги, спрятал их в чехлы и, отвесив княгине поклон, отправился в свою комнату. Оставил оружие, взял баул и поднялся этажом выше.

Там уже вовсю хозяйничал Лутовин Кузнец. Буривой Смирный был раздет, уложен в кровать и заботливо укрыт одеялом. Лутовин Кузнец, поблескивая лысиной, накладывал ладони на его голову. Тут же, испуганно глядя на больного и тряся черной гривой, крутилась горничная Радомира.

— Странный обморок, брате чародей, — сказал домашний колдун Нарышек. — Я совершенно не чувствую в муже-волшебнике опасных заболеваний.

Свет выставил обоих Нарышкиных слуг за дверь, включил Зрение и аккуратно обследовал сыскника. Отклонений в ауре не было. Зато едва он надел на голову коллеги Серебряный Кокошник, как сразу стало ясно, почему брат Лутовин ничего не почувствовал. У Буривоя присутствовал защитный магический барьер, но это был совсем не тот барьер, какой ему поставили вчера ключградские колдуны. Природа нынешнего ментально образования оказалась совершенно незнакомой, внешняя граница его была чрезвычайно плотной, а когда Свет сделал попытку хотя бы чуть шевельнуть барьер, ничего из этого не получилось. Наложенное на Буривоя Смирного заклятье было неснимаемым. Во всяком случае, не снимаемым усилиями члена Колдовской Дружины чародея Светозара Смороды.

Оному чародею ничего не оставалось, кроме как, скрипя зубами, отступиться.

И он отступился.

Потом удивился, почему не воспользовался при неожиданном нападении отраженным магическим ударом — ведь это был прием защиты, полученный чуть ли не с молоком матери.

А еще через мгновение он сообразил, что именно отвлекало его во время поединка. Все было просто — в одном из окон второго этажа он краем глаза заметил личико княжны, с интересом следящей за ходом поединка.

11. Взгляд в былое. Порей Ерга

Порей увидел свет на Вологодчине.

Впрочем, имея такого отца как Любим Ерга, он с равным успехом мог не увидеть света и вовсе.

Любим, полностью оправдывая свое родовое имя, мотался по княжеству подобно перелетной птичке. Непокойная служба заносила красавца-воеводу Словенской Рати то к болотам Полесья, то за Сибирские увалы. Бывал он и в горных тундрах Хибин, и в лесостепях на южных склонах Жигулей, и во многих-многих других местах. На рубеже шестидесятых лет прошлого века он прошел всю Чухонскую войну, в конце ее командовал одним из полков, обеспечивших победоносность Лаппенрантского прорыва и с ходу взявших Гельсингфорс. Будучи преданным Перуну до мозга костей, воевода, знамо дело, более чем равнодушно относился к семейной жизни и попадаться в любовные сети охочих до ратников молоденьких словенок не собирался.

Однако в самый канун Чухонской войны Мокошь привела Любима Ергу в городок с названием Великий Устьюг. Городок был весьма древним и наверное в былые времена вполне соответствовал первому слову своего названия. С тех пор его величие, правда, изрядно поблекло. Наверное, утонуло в многочисленных окрестных болотах… Тем не менее здесь тоже жили люди. А у людей, как полагается, имелись семьи. А в семьях, вестимо, рождались и подрастали охочие до ратников дочери.

Любим Ерга провел в Устьюге всего-навсего шесть месяцев. Однако этого недолгого времени с лихвой хватило на то, чтобы в молодцеватого воеводу влюбилась Злата, единственная дочь устьюгского купца Недели Клада. Этого времени хватило и на то, чтобы к плененной Додолой девице пришел положенный богами зеленец. А Любиму Ерге этого времени с успехом хватило на все прочее. В том числе и на безумие, в результате коего он поддался чарам Златы и даже заронил в ее распаленный хотимчиком кладезь свое драгоценное семя.

Правда, к тому моменту, когда у понесшей Златы народился сынушка, Любима Ерги и след простыл — устьюгская командировка его прервалась еще в разгар Златова зеленца. Молодцеватого ратника перевели на Северо-Запад, поближе к будущему театру обещающей вот-вот разразиться войны.

А потом она — как любая война — выполнила свое обещание и разразилась в самом деле.

Бои среди голубых озер Перешейка и Суоми, при осаде варягами Ключграда, Корелы и Борисова-на-Онеге отличались изрядным кровопролитием, но красавец-сотник Любим Ерга умудрился в этих страшных боях остаться невредимым и к началу наступательной кампании дорос в чине до полковника.

События, разворачивающиеся в Великом Устьюге, всячески способствовали успешному развитию его карьеры. Неделя Клад, правда, пытался было разыскать заезжего лиходея, совратившего единственную наследницу батюшкиной мошны, однако в условиях военного времени никто особенно заниматься этим розыском и не пробовал. Ну а втюрившаяся в лиходея-воеводу по самые уши Злата и вовсе не желала, чтобы у любушки и отца ее ребенка были какие-то неприятности. Так что пришлось Неделе Кладу отступиться.