Алексей Корепанов - Уснувший принц

Мир пошатнулся. Разверзлась земля и все вокруг полетело в кромешную тьму.

«У нее вывихнулся разум, — подумал тот, кто совсем недавно, а, быть может, целую вечность назад, носил какое-то имя, а теперь не знал, кто он и где находится, и находится ли где-нибудь вообще. — Рок довершил, что Творец судил…»

— Убивали?.. Уби…

Некто летел сквозь бездонный провал в земной тверди, а вокруг, со всех сторон, из каждой трещины хлестал его неумолимый сбивчивый задыхающийся голос, сыпался на него градом слов, и не было никакой защиты, никакого спасения от этого голоса…

— Да, Аленор, убивали! Я была там, в кустах… Я часто сидела там, в кустах, это было мое место… Никто не знал… что я там делала… никто никогда не видел… А это так приятно… очень… и ничего не нужно… и никто не нужен… Я и сейчас… да, я и сейчас, Аленор! И мне не нужны вы, мужчины, с вашими… Я могу сама, да! Сама! И мне это нравится, да, с детства… И никто не хватает, не заламывает руки, не… не… как он…

«О чем это?.. Чей это голос?..»

— Он убил его, Аленор! Он принес в мешке змею, такую же, и выпустил ее… И ушел… А я осталась… не могла сдвинуться с места… словно окаменела… А потом… когда увидела… я убежала… а все спали, все легли отдыхать, было так жарко, и за обедом все… ты же помнишь этот праздник, Аленор, этот обед! Я никого не встретила, убежала к себе… а потом… а потом… Я ничего не могла сказать, я боялась… все бы сделалось совсем по-другому… было бы плохо, все стали бы врагами, а я не хотела, чтобы все стали врагами… и ведь твоего отца это уже не вернуло бы, пойми, Аленор!

Он все-таки выкарабкался из бездны, он с хрустом оторвал от себя чужую руку и навис над той, что лежала на постели.

— Ты лжешь, Элиния! Зачем ты лжешь? Ты сошла с ума!

— Неужели ты еще не понял, Аленор? — вновь начал терзать его захлебывающийся голос. — Ему нужна была твоя мать! Позавчера, когда он приехал… Этот бесконечный ужин… Он так напился, а твоя мать была холодна, я видела… я все вижу, Аленор! Она знала, зачем он… к кому он уезжал… Потом все разошлись… я легла, но не могла уснуть… Долго, очень долго… Не знаю, почему, но словно кто-то шепнул… словно чей-то голос… — (От этих слов Аленора пробрал озноб). — Я встала, пошла к тете… к твоей матери… А она… она… Она не знала, что делать, она металась! Она сказала мне, что он ввалился к ней… кричал… она ударила его… и… чтобы он немедленно убирался… вообще, насовсем… — Элиния, словно захлебнувшись, замолчала, и в тишине раздавалось ее отрывистое, подобное коротким толчкам, дыхание.

Аленор давно уже не различал ее лица, и все звенело у него внутри, и гудел, и жалобно стонал разбитый колокол неба.

— И тогда он сказал… Я из-за тебя — родного брата… Было бы из-за кого… Стоило ли из-за тебя — родного брата!.. И она мне: это он со зла так сказал, Элиния… Никого он… но все равно пусть убирается… И… и… И я ей все рассказала… как десять лет назад…

— Зачем? — глухо спросил Аленор. — Потому что он…

— Да! Да! Боялась и ненавидела! Если бы мой отец… он защитил бы, а так… Ты не представляешь, каково это: знать и молчать… Это… это… Я должна была остаться с ней… не уходить… не оставлять ее одну… Тогда бы ничего… Но он же был пьян, Аленор, совершенно пьян! Думала, проспится… и не вспомнит, что он наговорил… Я не осталась, Аленор… ушла… у меня болела голова… и ничто меня больше не подтолкнуло… А утром… его крик… Я сразу все поняла… И эта змея… Опять змея! И ничего не докажешь, Аленор, нич-чего! Он испугался, что тетя… твоя мать не будет молчать… Я убила ее, Аленор! Я могла еще десять лет назад… могла сказать…

«Но ведь не сказала», — явственно услышал он чей-то знакомый шепот.

Звон прекратится. С размаху умолк гулкий колокол неба, будто мгновенно ткнулся в болотную топь. Стало прозрачно и холодно, вещи обрели четкость очертаний, и темнота замерла, прилипнув к окну и перестав перетекать скользкими змеиными телами в комнату, где, вжимаясь спиной в подушку, полулежала на скомканной простыне владычица Неизбежность, принявшая облик рыжеволосой неказистой девушки с навсегда испуганными глазами.

Он встал и медленно, с расстановкой, произнес:

— Я искалечу его и выдавлю из него признание. Он сойдет с ума в подземелье, а потом подохнет там, в темноте.

Слова ледяными глыбами повисли в пропахшем лекарствами воздухе. Аленор повернулся и вышел из комнаты.

«Это не у Элинии вывихнулся разум. Это мир вывихнул ногу. Мир охромел…»

Проходя к двери, ведущей из покоев кузины, он увидел, как что-то темное шевельнулось за столиком у окна. Глонн? Разве он никуда не уходил? Или тихо вернулся? Удивление было мимолетным — Аленора это не интересовало. Он шел к себе за оружием и доспехами, ибо не знал, что такое нападать исподтишка, и готов был сразить Карраганта в схватке один на один. Прямо сейчас. Прямо здесь, на этой земле, где покоится прах убитого отца; на этой земле, где еще не погребенным лежит тело убитой матери.

Два глонна бесшумно бродили по переходу, зажигая светильники. Юноша шагал размашисто, и по стене неотступно следовала за ним его тень — порождение его собственного тела, некое подобие его собственного тела… однако же, ничуть не напоминающее другое его подобие: отражение в зеркале. Он, Аленор, был причиной появления совершенно непохожих друг на друга его собственных отпечатков! А разум? Разум ведь тоже не только отражает мир — он способен создавать тени мира, творить отпечатки событий и поступков, по которым подчас трудно судить об истинной сущности бытия мироздания…

«Подожди, не спеши, — сказал он себе и замедлил шаги. — Даже если кузина выложила мне все это при ясном рассудке… Даже если ее признания — не плоды горячки… хотя тут есть место для очень больших сомнений… — Мысли его путались и он остановился посреди перехода и уставился в пол. — Если даже она говорила это не в полубреду, то… что из этого следует? А из этого следует, Аленор, что она вполне сознательно придумала все эти истории… вполне сознательно назвала виновника ухода моего отца и моей матери. Он тут совершенно ни при чем… но он надругался над ней… И она хочет сделать меня орудием своей мести Карраганту. Ах, милая кузина, как ловко ты все это подстроила!»

Юноша, потирая подбородок, направился дальше — и вновь его начали одолевать сомнения. Какой же прекрасной актрисой нужно быть для того, чтобы разыграть такую убедительную сцену — а что-то не замечал он раньше у кузины таких артистических способностей… И Каррагант — просто гнусная тварь, если он так поступал с Элинией… несчастной Элинией…

Дверь в его покои была широко открыта: кажется, он сам оставил ее так, когда спешил к Фалиготу. За дверью было темно. Сняв висевший над нишей с каменной вазой светильник, Аленор вошел в комнату и сразу же обо что-то споткнулся. Это был сброшенный со стола подсвечник. Свисал с кресла плащ, рядом, на полу, лежали ножны с мечом. Под столом белел скомканный платок, а на столе кучей громоздились вытряхнутые им из сумы дорожные вещи. Юноша рассеянно оглядел весь этот сотворенный им самим беспорядок — и вдруг светильник дрогнул в его руке. На краю стола стоял еще один, погашенный, светильник, которого там раньше не было — его сняли с полочки у окна. Кто его снял? Охваченный смутным предчувствием, Аленор подошел к столу и начал поспешно перебирать дорожные вещи. Присел на корточки и заглянул под стол. Зажег еще три светильника и тщательно осмотрел всю комнату, зная уже, что не найдет того, что искал…