Джон Райт - Туманы Эвернесса

Штурман схватился за гакаборт[36] и заорал:

— Спустить бизань, проклятые лодыри! Свернуть полотно прежде, чем мы потеряли мачту. Наверх!

Тюлени-матросы на палубе поспешили подчиниться приказу.

Ворон поднял руку, и ветер упал до легкого бриза. Потом Ворон положил руку на плечо сэлки, выкрикивавшего приказы во время опасности, который сейчас был похож на штурмана.

— Капитан, — сказал он штурману, — прошлой ночью я не мог посмотреть карты и найти курс на Луну, потому что не было света. Сейчас свет есть. Я жду.

— Ар. Гарн, — прорычал штурман. — Это был обычный трюк Мананнана.

— Карты!

— Ха-хар. Нет никаких карт! Ни на одной карте не изображена морская дорога на Луну и моря между звездами, которые намного больше любого океана на Земле! Мы не можем войти в запрещенную сферу, если они нас не позвали, а, должен вам сказать, зовут нас совсем нечасто! Мы приходим и уходим по их желанию, не по нашему, потому что половина лица Луны смотрит на земные дела, а половина — во внешнюю тьму, и те, кто там живет, поклоняется странным богам, и заключает с ними сделки. Ужасные сделки. Мы ненавидим их даже больше, чем они ненавидят нас!

— Увы, мне трудно в это поверить.

— Это как тебе понравится, мистер медведь. Мы должны лизать копыта и подкупать эхвиски[37] из Ухнумана, чтобы они разрешили нам проплыть. Неужели ты думаешь, что мы, сэлки, можем строить корабли? Для этого надо находиться вместе достаточно долго, и при этом не ссориться, не вынимать ножи и не обманывать друг друга. Хар-хар! Да мы счастливы, если нас хватает на одно чаепитие. Да, все было не так, когда Тюлений Царь владел Жезлом Моли, и все преступления, кроме его собственных и самых близких к нему парней, выходили на свет! Но сейчас мы завладеем этим миром, он будет наш!

Имя, которое он использовал: «эхвиски». По спине Ворона пробежал холодок ужаса, как если бы он уже слышал его, во сне. В замутненной памяти вдруг возникли картины, ясные и сильные.

— Я могу позвать Луну, если ты довезешь меня до нее, — прошептал Ворон. — Их города и порты лягут перед твоими пушками.

— Ты что, тоже маг?

Ворон указал пальцем на нос штурмана, нависший над пышными усами.

— Хочешь проверить, насколько близко от тебя ударит молния?

— Нет, нет, я тебя понял! Убери палец! Но послушай, большей глупости я ввек не слыхал. Напасть на них, спящих. Я не хочу даже слышать об этом… — задумчиво прошептал штурман.

— Тогда я нападу на них, я один. А ты? Ты будешь рыться в обломках и грабить выживших, если хочешь. Или нет, как хочешь. Мне все равно. Кто узнает, что это был ты, если тебя не схватят? Всякий невиновен, если нет улик, точно? Но я должен попасть на Луну! Должен оказаться в Ухнумане прежде, чем эхвиски сообразят, кто такой Гален Уэйлок!

Штурман мигнул большим коричневым глазом и склонил голову набок.

— А тебе-то для чего этот парень, Уэйлок?

— А ты знаешь, что душа Галена связана с моей женой? — возбужденно сказал Ворон. — Той самой девушкой, которую Мананнан видел в Эвернессе. Эта женщина, она такая дура! Она унесла самое могущественное… О, я имею в виду, конечно, что я ее очень люблю и должен найти ее прямо сейчас до того, как она возьмет… А, ну, я хотел сказать, до того, как она покалечит сама себя. Потому что я ее очень люблю, ну, ты понимаешь. Гален должен знать, куда убежала эта… э, глупая девчонка. Он должен найти ее душу. Это инстинкт.

— Если ты сумеешь позвать Луну, мы заключим сделку, приятель, — прошептал штурман. — И поплывем прямо к докам Ухнумана.

— Только без обмана, парень! Я глаз с тебя не спущу!

— Хар. Не беспокойся. Клянусь бородой Оберона, больше никакого обмана, совсем. Ар. Хар.

III

Ворон вскарабкался на нос судна, встал одной ногой на бушприт,[38] вырезанный в форме короля с крыльями летучей мыши, и запел:

О Сулва, ты духов свирепых обитель!Край ледяной плоскогорий бесплодных,Повернись же скорее, чтоб мог ступить яНа твою дальнюю темную сторону.Мне мертвого света понятна измена,Тобою свершенный известен мне грех.Последний из падших, пади на колена!Откройся, нижайшая сфера из всех!

Луна начала переваливаться через край мира и увеличиваться; горы, долины и океаны — серые, ослепительное белые или черные, они сверкали в лучах солнца. Но только половина лунного диска перешла через край; лунный ландшафт, усеянный выщербинами, молчаливый и выжженный, заполнил треть неба. На горизонте бледная вода лунного океана, оказавшегося прямо над кораблем, начала смешиваться с водой земного, отравленные рыбы начали всплывать вверх брюхом.

Лунный диск постепенно становилась все больше, но уже не так быстро. Наконец его рост остановился, он стал более широким и гладким, занял пол горизонта, потом больше половины. Горы на краю Луны оказались прямо на горизонте, и, как показалось Ворону, выгнулись настолько, что сами стали горизонтом.

Небесная голубизна растаяла, сменилась чернотой; Солнце, ужасное и дикое, сверкало на ночном небе, блестящие немигающие звезды смотрели сверху на безжизненное море.

Волны стали длинными, похожими на волны прилива, с более крутыми склонами и более высокими верхушками; они двигались слишком быстро, непривычно для глаза.

— Это Луна? — с удивлением спросил Ворон, почтительно и немного испуганно.

— Посмотрите назад, милорд, — быстро сказал штурман.

Ворон повернулся. Над кормой, по правому борту, висел серебряно-голубой полумесяц, увенчанный сверкающими арктическими зонами; по его поверхности бежали быстрые облака, из-под них выглядывала зеленая земля. По морю бежала дорожка Земного света. И между рогов огромного голубого полумесяца сверкали множеством огней человеческие города.

IV

Корабль горел.

Железный монолит, охраняющий порт, выстрелил еще одной струей расплавленного железа, которая брызнула на паруса и мачты. Пушки правого борта, у которых еще была живая команда, ответили, и небо заволокло белым облаком дыма. Ядра ударили по ржавым железным пластинам башни.

С двух сторон залив окружали базальтовые укрепления и стены, перед которыми поднималась высокая ступенчатая пирамида без окон, с верхушки которой в воздух взлетали стаи истошно вопящих вивернов и гарпий с бронзовыми крыльями; подлетая, они обстреливали корабль жидким дерьмом и вызывавшими рвоту струями дымящейся кислоты.

Пирамида нависала над безжизненной водой. На зубцах башен, торчавших из каждого бастиона, извивались тела; вонючий красно-коричневый поток крови стекал к пирамиде и лился дальше в залив.