Вячеслав Седов - Ловчие удачи

Никогда ему не забыть, как некоторых выворачивало наизнанку. Кого-то приводили в чувства из глубокого обморока. Самого сильванийца мутило, но он держался из последних сил. Потому что рядом стоял треклятый Попрыгун с каменным лицом, примечая все болевые точки и приемы, внимательно наблюдая за работой проводивших пытку мастеров так, словно рассматривал какой-нибудь манускрипт с описанием древней техники боя, а не лицезрел воочию страдания живого человека, чей истошный крик, не умолкая, рвался по стенам жутким протяжным эхом. На лице Карнажа тогда не появилось и капли эмоции. Он только часто-часто моргал своими огромными глазами, впившимися в извивающегося от мук предателя.

Всех патронов гильдии, что раньше с чинным видом молчали, когда Кеарх, невзначай, поднимал разговор о Фениксе, словно прорвало, когда перед отъездом эльф решил в последний раз попытать счастья. По их мнению, полукровка оказывался силен и опасен не столько своими клинками, которые тоже не стоило сбрасывать со счетов, сколько изворотливым умом и постоянно пополняемыми знаниями. Знаниями методов и всего сопутствующего тактике так называемой Войны Кинжалов. Даже когда начинало, как говаривали в гильдии, «пахнуть жареным», он действовал всегда по-своему, презирая большинство воровских законов. А ведь один из них гласил, что на пролитой крови можно рано или поздно поскользнуться. В свое время это доставило гильдии немало хлопот.

Складывалось ощущение, что некто, еще до прихода полукровки в гильдию, основательно вбил в него какое-то подобие кодекса, но слишком разветвленного для всех известных школ убийц на Материке, всегда отличавшихся жутковатой простотой, целостностью и зловещей логикой. Можно было бы опознать наставника Феникса по приемам ученика в бою. Но ничего существенного наблюдения не дали, кроме того, что техника чем-то напоминала островитянские изощренные приемы, которые в те времена стали слишком популярны, чтобы считаться диковиной. Сколько Попрыгуна не спрашивали напрямую, откуда все это — он уклончиво отвечал, что не стоит беспокоить прах его учителя.

Кеарх помнил, как при этом полукровка непроизвольно брался за один из мешочков на тесьме, которые постоянно носил с собой. Мастера гильдии оставляли расспросы до следующего раза, и на следующий раз они заканчивались точно также. Эльф считал все эти неписанные законы почитания наставников, пусть даже чужих, чепухой, но всегда оставался со своим мнением в меньшинстве.

Вот и получилось, что в гильдии проморгали адепта «Диких Мечей». Те в последнее время, словно кукушки яйца, подбрасывали своих выродков в чужие «гнезда», где и без того хватало желторотых «птенцов». Причем, очень часто, случалось таким «подкидышам» следовать примеру из природы, ненароком убивая кого-нибудь среди учеников. Им прощали в основном потому, что они оказывались поразительно «способными» и «схватывали на лету». Но в результате все это оказывалось пустой тратой времени. Получив то, что ему нужно, такой «одаренный» бесследно исчезал. Но с Карнажем все сложилось иначе, поэтому его пощадили в тот раз. Но теперь, когда «Дикие мечи» практически объявили войну гильдиям, он, Кеарх, мог открыто поквитаться с Фениксом.

Эльф заскрежетал зубами, вспоминая прочитанную ему отповедь забавных аллегорий мастера из Совета Теней на аудиенции. Сильваниец требовал и ждал несколько часов, когда каждая минута была на вес золота. И в гильдии об этом знали. Значит, им действительно хотели прикрыться. Принести в жертву, создавая иллюзию последствий для «Диких мечей», которые никогда не оставляли своих адептов без внимания. Даже если последние не знали о том, кто они на самом деле.

Получалось, что сильваниец подходил для мести лучше остальных. Он был заметной персоной в гильдии и, на свое горе, успел скрестить клинки с Фениксом, а слухи об этом распространились самые невероятные. Теперь эльфу предстояло показать «Диким мечам» подлинную «решимость» гильдии. Гильдии, которая, вместо того, чтобы своим могуществом стереть «ловца удачи» в порошок, посылает вслед одинокого «мстителя». Дешевое представление, разыгранное Советом Теней, было курам на смех и открывало Кеарху подлинное положение вещей, где мастера довольствовались тем, что вынудили Феникса покинуть Швигебург.

В итоге вся щедрость гильдии для сильванийца заключалась в худющем кошельке и это при том, сколько швигебургские воры заполучили в общаг с его помощью. Но Кеарх не отчаялся и, воспользовавшись старыми связями и своим положением, попытался найти союзников в таком щекотливом деле.

В окрестностях Швигебурга имелся постоялый двор, где останавливались в большинстве своем те, с кем эльфу раньше приходилось иметь дело. Хозяин заведения, в прошлом многим обязанный Кеарху, рассказал, что недавно приютил странного гостя с косым сабельным шрамом во все лицо. То был человек преклонных лет с изрядной лысиной и скверным характером. Однако рассказывал интересно, платил щедро, а что еще нужно было от постояльца в пригородах? Вот эти рассказы сильваниец и вытянул, чуть ли не клещами и в прибавку парой монет. Хозяин заведения подозревал, что интересующий эльфа постоялец был сведущ в магии и побаивался распространяться даже такому хорошему знакомцу. И все-таки за выданное в гильдии серебро Кеарху открылись интересные подробности! В том числе и то, что постоялец настойчиво расспрашивал о некоем красноволосом «ловце удачи».

Эльф решил нанести визит бродячему колдуну, который направился, по словам хозяина постоялого двора, в Лангвальд, как и все прочие, кто хотел посетить Хроноса. Странствующая Башня со дня на день должна была появиться в окрестностях «города полукровок». Вот только имени колдуна сильваниец не смог узнать. Единственное, что у него было: скудное описание и прозвище — Шрам. Впрочем, и этого могло с лихвой хватить, ведь все дороги ведущие путников в Лангвальд непременно оканчивались у порога гостиницы славного полу-гнома полу-дуэргара Николауса.

Солнце давно скрылось за горизонтом. С предгорий у Цитадели Бормов повеяло вечерней прохладой, доносимой северными пробудившимися от дневной спячки ветрами. Перекресток двух трактов показался на дне долины, и трое путников остановили своих лошадей на ее краю, наблюдая, как кипела жизнь на знаменитом фивландском перепутье. Многочисленные костры были охвачены широким кругом истанийских повозок, фивландских телег с большими колесами и крытыми имперскими фургонами.

Скиера и Филин направились в сторону призывно горящих в наступающих сумерках костров. Оттуда доносился многоязычный говор странников и купцов. А Карнаж остался на краю долины безмолвной черной тенью. Полуэльфка то и дело удивленно оборачивалась, беспокойно глядя на «ловца удачи». В очередной раз позади них никого не оказалось — Феникс растворился в ночной темноте.