Терри Донован - Повесть Вендийских Гор

Другие рабы, выдернув из стоек факелы, бросились разгонять мрак. Лучше бы они этого не делали. Сингх с ужасом увидел демонов, о которых говорили солдаты. Теперь они околдовали еще и вендийца. Воин показывал на конюшего пальцем и что-то говорил. Ледяной холод охватил все существо Сингха, начавшись в щиколотках, он быстро поднялся к плечам и в следующее мгновение уже сжал голову железным обручем.

Конюший не мог сделать и шага.

Он с замершим сердцем смотрел на то, как жуткие демоны шутя расправляются с рабами. Солдаты не присочинили ничего. Настал день последнего суда, не иначе.

Сквозь полузабытье Сингх почувствовал, как его правая рука из каких-то глупых побуждений и надежд вытягивает из ножен меч, и начинает нелепо им размахивать.

Черноволосый гигант приблизился к Сингху и легко выбив меч у него из рук, провел глубокую черту на его животе. Главный конюший схватился за края кожи, пытаясь удержать вываливающиеся внутренности, но — тщетно. Силы окончательно оставили его и он упал на землю, уткнувшись лицом в конский помет.

— Я никак не пойму, что это за запах, — осведомился пришедший в себя Серзак.

Конан пожал плечами и указал кончиком меча на поверженного у его ног конюшего, дрожащего в смертном ознобе.

— Не знаю чем, но пахнет от него, — объяснил он.

— Им тут все пропахло, этим роскошным господином, — проворчал Серзак. — Не удивлюсь, если он был любовником нашего гостеприимного сверх меры хозяина. Но колесница его великолепна, — добавил он. — А кони просто безупречны.

Серзак вскочил в колесницу и взялся за плетеные из жил поводья. Кони, почувствовав колесничего, встрепенулись и медленно пошли.

— Ворота! — воскликнул Серзак. — Нужно открыть ворота. Скорее!

Вендийский предатель бросился к подъемному механизму и попытался провернуть рычаг тяжелого барабана. Конан и Горкан устремились ему на помощь. С громким скрежетом тяжелые, окованные металлом, ворота разошлись, уйдя в стенные пазы.

Серая лента дороги вилась вниз по бурому, выжженному солнцу взгорью. Далеко внизу блестела серебром река с множеством притоков и зеленели луга. Серзак не обманул. Серый камень все-таки переходил в цветущую долину со звонкими прозрачными ручьями.

Черные кони пошли быстрее. Простор манил их, заставлял вдыхать полной грудью и двигать крепкими ногами. Левый конь неистово заржал и ударил передними ногами в землю.

— Скорее! — повторил Серзак.

Его спутников не пришлось долго упрашивать. Они вскочили в колесницу. Горкан тотчас схватил лук и вложил стрелу.

— Думаю и это понадобится тоже, — сказал Конан, поднимая тяжелый, в рост среднего человека щит.

Колесница выехала из ворот. С внутренней стороны крепость представляла собой многотеррасное сооружение. Нижняя терраса начиналась чуть выше уровня ворот. До нее при желании можно было легко добраться с помощью обыкновенного копья. Строители явно не думали о возможных внутренних врагах. На всех террасах росли деревья и били фонтаны. В стенах время от времени встречались бойницы.

За колесницей бежал вендийский предатель с обезумевшим лицом и глазами, готовыми окончательно вылезти из орбит.

— Подождите меня! — истошно заорал он. — Я не хочу умирать!

И столько силы было в его отчаянном вопле, что Конан даже протянул к нему руку. Вендиец тоже вытянул вперед руки и пальцы готовы были уже соединиться с пальцами, как вдруг вендийца подбросило, он запрокинул назад голову и из шеи его вышел окровавленный наконечник стрелы.

Конан сразу поднял щит и стрелы забарабанили по нему, словно дождь по туго натянутой крыше шатра. Щит заметно потяжелел и рука киммерийца стала опускаться. Горкан выпустил несколько ответных стрел.

Кони неслись стремительно как ветер, и вскоре стрелы уже не достигали колесницы, а впивались в землю позади нее. Увидев, что опасность миновала, Конан опустил щит. Внешняя поверхность щита походила на спину дикобраза.

29

Целый день и еще одну ночь мчались резвые сильные кони. Ноги Конана дрожали от усталости. Серзак был непривычно молчалив. Только Горкан выглядел как всегда. Он вообще, кажется, был не способен устать. Промчавшись цветущую долину с прозрачными ручьями насквозь — она оказалась весьма невелика — они снова выехали на серую пыльную дорогу. Время от времени попадались купы деревьев и заросли кустов. Ветер причесывал высокие травы, в бледном небе не виднелось ни облачка. Солнце здесь было белое, как лицо внешне холодной северной красавицы.

Серзак стал все чаще оглядываться.

— Пора отдохнуть, — сказал он. — Кони устали. Да и покормить их надо. Нам самим, кстати, тоже не мешало бы покормиться. Еда — это вообще штука очень приятная. Когда ее нет — нет и всего остального. Разве можно захотеть даже самую красивую женщину, если в желудке пусто? Нет, что бы ни говорили, а пища — самое прекрасное, что существует на свете. Я не знаю, чем бы мы вообще занимались, если бы не имели такого удовольствия. Представьте себе, как скучно живет какое-нибудь растение, которое питается исключительно солнцем и водою. От смертной скуки, оно даже не передвигается!

— Я бы так не сказал, — заявил Горкан. — Лично мне известны растения, которые очень даже передвигаются…

— Да ведь это только потому, что они питаются еще чем-то, кроме солнца и воды! — воскликнул Серзак. — Ну разве я не прав?

— Вообще-то, прав, — подумав, ответил Горкан.

Заметив в стороне ручеек, Серзак потянул поводья и заставил коней остановиться.

Конан спрыгнул с колесницы первым. Идти по твердой, не качающейся и не дрожащей земле с отвычки было тяжело. Конан опустился к ручью и зачерпнул воды. В ней плавали какие-то мелкие организмы, но киммерийца это ничуть не смутило. Бывало и хуже.

— Только не вздумай распрягать их, — посоветовал Горкан. — Сдается мне, эти кони не прочь поразмяться.

— Ты считаешь, что я похож на человека, который может позволить коням гулять, где им вздумается? — с видом оскорбленной добродетели отозвался Серзак. — За кого ты вообще меня принимаешь?

Горкан присоединился к Конану, не обращая внимания на дальнейшие рассуждения сказителя. Кешанцу вода не понравилась. Он не стал пить и тщательно вытер руки об одежду. Конан побледнел.

— Вода ядовита? — спросил он, представив себе, что может сейчас твориться у него в желудке. Колодец с осьминогом и жутким змееобразным растением ясно предстал перед его глазами. Еще более ясно вспомнились пояснения — и киммериец мгновенно покрылся холодным потом от ужаса.

— Нет, — ответил Горкан. — Просто мне не нравится пить грязную воду. Неприятно. Уж как-нибудь обойдусь.