Далия Трускиновская - Сказка о каменном талисмане

— Пусть Марджана тобой обладает! — рассвирепела я. — И в любом виде! Вот за ней гоняйся, как ишак, или верблюд, или как косматый ифрит! А я поберегу себя для кого-нибудь более разумного!

— Таковы женщины, о Ахмед! — обратился Ильдерим к мальчишке. — Я на все ради нее готов, а она сравнивает меня с косматым ифритом. Выпей и не бойся. Но всего один глоток.

Ахмед набрался храбрости и отхлебнул.

Несколько секунд он стоял, как ошалелый. Затем вдруг отвернулся от нас к стене старого медресе, торопливо распуская застежки своей одежды. И, наконец, издал вопль восторга и торжества.

— О господин, о госпожа! — воскликнул он, повернувшись к нам. — Я буду служить вам всю жизнь как раб! Я тысячу раз умру ради вас, я буду сопровождать вас, куда бы вы ни направились, ради вас я вступлю в схватку с джиннами и маридами!

— Все это ты когда-нибудь сделаешь, — мирно заметил Ильдерим. — А пока запахни одежду, о Ахмед, и не смущай госпожу, ибо этого она еще никогда не видела.

Если бы на поясе у меня висела сабля, то в Басре стало бы одним купцом меньше. Но сабля осталась в хане. Это и спасло жизнь Ильдериму.

Что же касается того, на что намекал Ильдерим, то, живя в пещерах среди одичавших воинов, трудно уберечь свой взор от всякой дряни. Объяснять это Ильдериму посреди улицы я не хотела, и потому решила выбрать подходящий момент, чтобы вывалить на его бедную голову решительно все свои похождения, которые начались, когда меня, шестилетнюю, ночью в спешке и суматохе вынесли из отцовского дворца.

Но сейчас время для откровенностей еще не настало. И кто знает — если Ильдерим поймет, что все это время ссорился и мирился с царевной из древнего рода, дочерью царей и сестрой царя, не изменит ли он своего отношения ко мне? Прибавить к его речам капельку почтения, конечно, не помешало бы, но свести все наши дела к одному почтению я тоже не хотела.

Ахмед запахнул одежду и уставился на Ильдерима взором, полным обожания.

— Приказывай, о господин! — потребовал он. — Должен ли я вывести к тебе нашу невольницу Зумруд, или ты хочешь, чтобы я провел тебя в гарем повелителя правоверных, или есть еще и третий способ встречи для вас?

— А ты можешь провести нас в гарем? — изумленно спросила я.

— Клянусь Аллахом, это — самое простое и легкое из всего, что я могу и готов для вас сделать! — был ответ. — Мы, евнухи, принадлежащие Ситт-Зубейде, можем входить и выходить, и ее невольницы — это ее невольницы, и сам халиф не имеет в них доли, и мы подчиняемся только Ситт-Зубейде и ее старшим невольницам, и если какая-то из них хочет, чтобы к ней в комнату привели красивого юношу, мы его приводим и получаем за это плату!

— Вот, оказывается, как все просто, о Бади-аль-Джемаль! — обрадовался Ильдерим. — Ну, решай, хочешь ли ты, чтобы вдова твоего брата разрешилась от бремени в хане, или же во дворце халифа? Потому что далеко везти женщину на сносях опасно и нелепо, клянусь Аллахом!

— Еще опаснее выпускать ее из дворца, — подумав сказала я. — Там она под защитой и охраной Ситт-Зубейды, а в Багдаде ходят по улицам невольники аш-Шаббана, и они могут выследить меня, и затаиться, и дождаться появления Зумруд, и покончить со всеми нами разом! И лучше ей рожать во дворце, где за ней присмотрят опытные женщины, чем в хане, где единственным нашим советчиком будет попугай!

— Клянусь Аллахом, ты права, о женщина, — ответил Ильдерим. — Сейчас мы поступим таким образом. Мы найдем носильщика, и дадим ему два дирхема, и объясним, куда он должен пойти, чтобы принести клетку с попугаем. А если он благополучно вернется, мы войдем в твое помещение и заберем все остальные части талисмана. Давно не беседовал я с этим пернатым болтуном и буду очень рад встрече!

— Он тоже, — проворчала я. — Пока я плыла на кораблях, клетка стояла на палубе и он научился таким вещам, что слушать его нет никакой возможности! И он будет рад научить тебя своим новым изречениям, потому что ты хороший ученик и быстро все усваиваешь.

Ильдерим задумался на мгновение и все понял.

— Он так часто говорил тебе эти слова! — прошептал мне на ухо дурманящим голосом этот безумец. — Неужели мне не будет дозволено сказать тебе хоть раз, что меж бедер твоих — престол халифата, и блаженство тому, кого ты изберешь халифом, и допустишь к престолу, и сама скажешь ему, что он должен занять там свое место?

— Это уж получается второй раз, — так же, шепотом, ответила я. — И сократи свои речи, о Ильдерим, иначе...

Тут я замолчала.

Но он, кажется, понял, что я имела в виду.

— Хорошо, о Бади-аль-Джемаль, — сказал он. — Мы возведем халифа на престол при более подходящих обстоятельствах. Если таково наше желание, и если ты не переменишься... А сейчас займемся делом. Ведь нам предстоит сегодня проникнуть во дворец.

— Ради Аллаха, при чем тут ты? — изумилась я. — Давай не будем придумывать себе лишних опасностей! Я и одна могу пронести туда клетку с попугаем. А если меня в чем-то заподозрят, я притворюсь одной из невольниц Ситт-Зубейды, и открою лицо, которое будет нежным лицом женщины, а не бородатой рожей купца из Басры!

— Всякий халиф обязан проявлять заботу о своем престоле, — туманно отвечал Ильдерим. — Я не отпущу тебя одну. Иначе с тобой наверняка что-то случится. Ибо, хотя ты и владеешь саблей, как бедуинский разбойник, а стреляешь, как на состязаниях лучников, ты — женщина, и в любой миг может вылезти на поверхность твоя бестолковость. Так что не спорь со мной, не раздражай меня и не пытайся от меня отделаться, ибо я — твой повелитель, и ты сама прекрасно знаешь это!

И когда аш-Шаббан купил царевну Бади-аль-Джемаль, он отвел ее в свой дом, и попытался склонить на свою сторону, чтобы она отдала ему каменный талисман. Но царевна поняла его козни, и узнала, что он поклялся разводом, и Каабой, и бородой пророка, что уничтожит талисман. И она придумала хитрость против аш-Шаббана, и надела ему на голову горшок с ароматической смолой, и убежала.

И она хотела найти ювелира Ибн аль-Кирнаса, приятеля халифа, чтобы он отвел ее во дворец, и показал повелителю правоверных, и продал в гарем, ибо она не видела иного пути к Зумруд. И она пришла к его лавке, и вдруг видит, что туда входят невольники аш-Шаббана. А царевна знала, насколько настойчив в достижении своей цели этот гнусный визирь. И она поняла, что путь во дворец через посредство Ибн аль-Кирнаса для нее закрыт.

А когда царевна в растерянности пошла по улицам и переулкам, ее бедер коснулась мужская рука, и она обернулась, и узнала Ильдерима, купца из Басры. И она обрадовалась великой радостью.

А Ильдерим открыл ей лицо, и тоже узнал ее, и понял, что это не мальчик, а женщина, и тоже обрадовался великой радостью. И царевна рассказала ему о своих обстоятельствах, и осведомила обо всем, что связано с половинкой запястья. И Ильдерим вспомнил, что на багдадский базар часто приходит маленький евнух, и продает половину запястья, но запрашивает такую цену, что все смеются, и запястье остается непроданным. И Бади-аль-Джемаль поняла, что это Зумруд ищет ее и подает ей знак.