Гала Рихтер - Мальчик, который умел летать

— Может быть, я с вами? Я не буду мешать.

— Я знаю, что ты мешать не будешь, — говорю я, — Тебе нельзя сейчас показываться особо.

Она кивает, понимающе.

— Да. Конечно. Удачи.

В лифте Тимур фыркает.

— Если б не знал ситуацию, решил бы, что она в тебя влюбилась.

— Ты уже про Айше так говорил.

— Про Айше я говорил другое, — хмыкает он, — Там скорее ты, а не тебя…

Я рассерженно выдыхаю. Тимур вечно придумывает то, чего нет.

А может и чего есть? Ведь помогла же она мне сбежать из зоопарка.

Всю дорогу до Речного Порта мы не разговариваем. Не потому что ссоримся, просто Тимур какой-то странный сегодня, а я думаю о том, что буду делать.

Старая пятиэтажка. Во дворе сломанные железные горки, качели и красивые тополя. По краю тротуара — сметенный дворниками тополиный пух. Дорога вроде бы и недалеко, а шума от нее нет. На скамейках сидят бабульки, приглядывающие за играющими внуками и болтающие о своем.

Тихий двор старого города.

Тимур смотрит номера квартир на подъездных стенах. Нам нужна сто тридцатая. Десятый подъезд.

Нам везет, входная дверь открыта. Проходим и поднимаемся на четвертый этаж и сразу же видим деревянную дверь, покрашенную в густо-зеленый цвет. Звонка нет, надо стучаться.

Поднимаю кулак и колочу что есть сил.

Никто не открывает.

— Наверное, на работе, — пожимает плечами Тимур. Я стучусь снова.

Открывается соседская дверь. На пороге стоит высокая крепкая старуха в больших очках.

— Чего шумите? Что надо?

— Мы к Шагаевой, — выступает вперед Тим, — Вы не знаете, во сколько она с работы возвращается?

Старуха подозрительно на нас смотрит.

— Вера в запое вторую неделю, какая работа. Дома она, только не открывает. А вы кто такие?

— Пионеры, блин, — тихо бросает в сторону он и ударяет по двери. Результата никакого.

Старуха, оказывается, хорошо слышит.

— Ты бы, пионер, не хулиганил, а то милицию вызову.

— Извините, не буду, — неприязненно говорит Тимур и перестает колотить, — Пошли, Кир.

Мы уже на ступеньках лестницы, когда я оборачиваюсь к старухе.

— Вы не подскажите, а на какую сторону у них окна выходят?

Она изумленно на меня смотрит, но все-таки отвечает.

— На двор.

— Спасибо, — благодарю я, и мы спускаемся вниз, к подъезду.

Войти в дверь не удастся, ну и ладно.

Мы ведь умеем летать.

— Ки-и-ир, — жалобно говорит Тимур, — А может это…ну ее в баню. Проспится, откроет сама, а мы у двери будем караулить.

Он боится того, что нас увидят. Риск есть, конечно, но сейчас день, взрослые на работах, а детям и старикам чего только не привидится.

Я наконец открываю старый ржавый люк на крышу и мы залезаем наверх. Взлетать снизу точно нельзя, там уж точно кто-нибудь обратит внимание.

Квартира Валеркиной матери точно под нами, на этаж ниже.

Переглядываемся. Вроде никто наверх не смотрит. Надо прыгать сейчас.

На наше счастье, окна бить не приходится. Одно из больших окон на кухне открыто, и мы забираемся через него.

Старая убогая кухня с отклеивающимися обоями пуста. На столе стоит пара бутылок, засохшие ломтики сыра и соленые огурцы. В раковине гора посуды. Попали мы точно в ту квартиру, в которую надо было.

В зале работает телевизор и сидят на диване с пивом двое. Мужик в линялом трико и майке и женщина в халате. У нее старое испитое лицо. Отчим, тот самый, из-за которого Валерка чуть глаз не лишился, и мать.

Мужик, увидев нас, вскакивает с дивана.

— Что за х. ня?

Лицо у него злое. Я вдруг думаю, что из-за вот этой вот падали Валерка на улице оказался и сжимаю кулаки. Тимур меня опережает:

— Сидеть, с…ка, — рявкает он так, что вздрагиваю даже я. Он в этот момент кажется не просто старше намного, а еще и выше, сильнее, — И слушать сюда, оба. Кир, давай.

Я смотрю через пыльное окно автобуса на улицы города. Дождь прошел, сменившись жарким летним днем. Едут куда-то машины, троллейбусы, с грохотом катятся трамваи. Я смотрю на людской муравейник за окном и почти его не вижу.

У меня дрожат руки и кружится голова. Словно я снова вернулся в тот день в Замке, когда шел по коридору к кабинету Фионы и падал и падал по дороге.

У нас получилось. У меня получилось. Я не только гарпиям могу приказывать…людям, получается, тоже. Не приказывать, нет. Я даже не знаю, как это назвать.

Тимур сказал, что я могу чистить души. Звучит глупо, конечно. Но как иначе это назвать, ни он, ни я не знаем.

Одно я знаю наверняка. У Валерки будет дом. И мать. Старые обиды не забудешь, но новых не случится больше никогда.

— Кир, — осторожно трогает меня за плечо Тимур, — Приехали. Пойдем.

Дома я сразу же вырубаюсь, устроившись на диване. Оказалось, это отнимает много сил, намного больше, чем я потратил, приказывая гарпии. Уже засыпая, чувствую, как кто-то накрывает меня одеялом.

Тимур бы так делать не стал. Значит, Сашка.

Мне снится Замок.

Я хожу по его пустынным переходам и галереям и смотрю, сощурившись, на яркое горное солнце. Я знаю там каждый камень, каждый поворот, каждую дверь. Я почти слышу смех близнецов, строгий голос Леку, почти вижу солнечную улыбку Фионы и сотню тоненьких черных косичек Айше. Будто еще секунду назад все были здесь, но сейчас спрятались, чтобы выскочить из-за угла и поздравить с возвращением.

Я всему научился. Дружить, и даже любить учусь понемногу. Принимать решения. Не оглядываться на прошлое.

Ходить и летать.

Спасибо тебе, Замок.

И прощай.

И ты прощай, Кир, шепчет ветер, гуляющий по коридорам и переходам. Лети.

Я просыпаюсь от того, что меня кто-то трясет.

— Кир, Кир, проснись. Пожалуйста! — я открываю глаза и вижу перед собой Сашкино лицо.

— Что? Что случилось?

Уже стемнело, поздний вечер. Саша рывком включает свет и садится передо мной.

— Тимур…он…

— Что? — резко встаю. Воображение сразу же рисует все самое плохое.

— Он уехал куда-то, только что, просил тебя не будить. Он странный какой-то был. Я спросила куда он, а он не ответил.

Мне становится спокойней. Мало ли куда он мог уехать, может к тетке на ночь, чтобы не теряли.

— Ну и что ты кипеж навела? — спрашиваю я, — Он же у тетки ночует обычно, не здесь живет.

Сашка берет меня за руку.

— Пойдем.

В комнате Тимура на столе, на кровати, повсюду, разбросаны фотографии. Мне хватает взгляда, чтобы понять, кто на них изображен. Улыбающиеся лица, взгляды. Семья.

Я вспоминаю его слова.

Я найду того ублюдка на "Паджеро" и уничтожу. Мне надо летать.