Пол Андерсон - Операция «Хаос»

Но ярость вновь вспыхнула, когда принесшая коньяке Джинни начала вертеться вокруг него. Она щебетала слишком громко и слишком много смеялась, и, наконец, принялась настойчиво зазывать его к нам завтра обедать. Я угрюмо прислушивался к их беседе. Он говорил гладко, вкрадчиво, остроумно, но ни разу не ответил прямо на касающиеся лично вопросы. Я сидел и репетировал, что я выскажу, когда он уберется.

Наконец он поднялся:

— Не смею больше задерживать вас. Кроме того, дорога на Форталезу проходит по скалам, а я знаком с ней недостаточно хорошо. Так, чтобы не сбиться с пути, придется идти немедленно.

— О, но это может быть опасно, — Джинни повернулась ко мне. — Ты должен проводить его. Проводи его до дому.

— Не осмелюсь позволить себе доставить вам подобное затруднение, — возразил Маледикто.

— Это минимум того, что мы можем для вас сделать. Я настаиваю, Амарис. Это не займет у тебя много времени, Стив.

Ты говорил, что тебе хочется пробежаться в лунном свете, и, глянь — луна почти поднялась.

— О'кей, o'кей! — гавкнул я так нелюбезно, как только возможно.

Действительно, на обратном пути я смогу превратиться в волка и несколько сбить свою злость. Если же я попытаюсь с нею спорить сейчас, выскажу все, что чувствую, наша вторая часть ночи будет… Это будет не ссора, а Армагеддон.

— Пойдемте.

Он поцеловал ей руку. Она попрощалась таким нежным, таким дрожащим голосом, словно влюбленная первый раз школьница.

У него был фонарик. Он бросал маленькую прыгающую лужицу света, выхватывая из сгущающейся перед нами темноты то камни, то кучно растущие побеги полыни. Лунное зарево над восточным кряжем разгоралось все ярче. Я почувствовал, как зазвенели мои нервы. Какое-то время мы наискось поднимались по склону. Тишину нарушало лишь поскрипывание наших туфель.

— Вы не побеспокоились взять с собой светильник, сэр, сказал наконец Маледикто.

Я хмыкнул. С какой стати говорить ему о колдовском зрении. Я так же ничего не сказал ему о том, что я волк-оборотень, которому, чтобы переменить обличие, не нужно иметь фонарик.

— Итак, вам придется взять мой, — продолжал он, — в противном случае путь может оказаться чреватым опасностями.

Это-то я знал. Обычный человек был бы как слепой на этой тропе — даже при ярком лунном свете. Тропа почти стерлась, разглядеть ее было трудно, и все вокруг сделалось искривленным и заполненным тенями. Если человек потеряет голову, он будет плутать, сбившись с пути, до самого рассвета. Или, скорее всего, свалится в пропасть и разобьет череп.

— Я зайду за вами завтра вечером, — Маледикто удовлетворенно вздохнул. — Ах, сэр, ваше прибытие сюда — это такое редкое счастье. Новобрачные так же переполнены любовью, а Сибелита томилась, пылая, столь же долго, как и Амарис.

— Ваша сестра? — спросил я.

— Да. Не хотите ли, если вас не затруднит, встретиться с нею этой ночной порой?

— Нет.

Снова воцарилась тишина. Мы спустились, в окруженное утесом ущелье. Там было темно, как в желудке. Я уже не видел ничего, кроме тусклого отблеска воды, и вверху, лунного сияния. В свете холодных и очень далеких звезд, я рассмотрел утесы, что возвышаются надо мной. Утесы походили на клыки. Казалось, что мы с Маледикто — последние, оставшиеся в живых.

Он остановился. Свет фонарика — как отрезало.

— Доброй ночи, синьор Матучек, — крикнул он. Его смех звенел, и в нем звучали одновременно зло и красота.

— Что? — сбитый с толку, я заморгал, всматриваясь в мрак. Тьма сомкнулась вокруг меня. — Что вы имеете в виду, черт побери?? Мы еще не дошли до замка!

— Нет. Отправляйтесь туда, если вы того хотите… и если сможете.

Я услышал, как он отправился по тропинке обратно.

Камешки под его ногами уже не хрустели. Шаги были мягкие, быстрые, словно прыжки зверя. Он направлялся обратно к нашему дому.

Мгновение я стоял, словно вылитая из свинца статуя. Я слышал малейшие движения воздуха, шорох полыни. Слышал океан. Затем грохот сердца заглушил все другие звуки.

— Д Ж И Н Н И! — завизжал я.

Я в смятении завертелся. Кинулся вслед за ним. Ноги соскользнули со скалы, я грохнулся, разбив при падении до крови руки. Шатаясь, поднялся. Отвесные утесы и обрывы швырнули обратно мои проклятья. Спотыкаясь, я спустился вниз по откосу, продираясь сквозь кустарник и кактусы. Я споткнулся обо что-то, снова упал. На этот раз я треснулся головой о булыжник. Удар не был серьезным, но боль пронзила тело, в глазах взорвались огни, и минуты две-три я лежал без сознания.

И тогда я почувствовал в ночи чье-то присутствие.

И сквозь безнадежность одиночества, что струилось отовсюду и захлестывало мою душу я почувствовал напряженное ожидание.

…УСПЕХ В МОИХ РУКАХ С ТРЕТЬЕЙ ПОПЫТКИ… ОБА, ОН МЕРТВ, А ОНА СОВРАЩЕНА. РАСКАЯНИЕ СЛОМИТ ЕЕ… УГРОЗА, КОТОРУЮ МОЖНО БЫЛО ПРЕДВИДЕТЬ В НИХ, КАК В ПРИБЛИЖАЮЩЕМСЯ ГРОЗОВОМ ОБЛАКЕ, ОТВЕДЕНА… НАКОНЕЦ-ТО БЕЗОПАСНОСТЬ…

И пронзительная мысль, более ужасная и острая, чем любая боль. Маледикто не смог бы так воздействовать на нее сам, во всяком случае, не так сильно… Не смог бы сломить ее любовь, гордость, порядочность… Нет, мою девочку вынудил так действовать сам Искуситель…

Я не знал, какое задумано зло. Но, как вспышка, мгновенно, я увидел ее наедине с Маледикто, и это спалило все остальное: боль, слабость, здравый смысл, даже на какое-то время, память о глумящемся наблюдателе… Я заревел от ярости и отчаяния, вскочил и побежал.

Мной овладело безумие берсерка. Я не сознавал, что делаю. Несомненно, и это было предусмотрено. Я должен был упасть со скалы и разбиться насмерть. Но, полузвериные инстинкты и рефлексы охраняли меня. Думаю, было именно так.

Внезапно я ощутил, что вымотался. Мне пришлось остановиться. Эта вынужденная пауза дала возможность рассудку возобладать. Я огляделся… и не обнаружил ни замка, ни нашего дома.

Я заблудился…

Мой пристальный взгляд скользнул по переходящему в пропасть откосу. За пропастью тускло мерцало море. Рассудок мой (большей частью) вернулся. Маледикто искусно убрал меня со сцены. Вероятно, и убил бы, не будь моей тренировки, не принадлежи я к особому виду Гомо Сапиенс. Этого он не предполагал. У меня было в запасе чуть больше, чем он догадывался. например, колдовское зрение.

Я пробормотал формулу и почувствовал, как сетчатка глаза изменилась. теперь я мог видеть на мили. разумеется, то что я видел, было нечетким, расплывшимся. Человеческий глаз не может должным образом сфокусировать в лучах инфракрасного света. Но я начал узнавать местность. Я приблизительно определил путь и помчался к дому.