Далия Трускиновская - Шайтан-звезда (Книга вторая)

– Вот этого я и не могу понять! Как рассказала дочка, ее просто понуждали стать распутной девкой и, получается, похитили из-за ее красоты. Ребенок же был средством принудить ее, но она, хвала Аллаху, заупрямилась, а тем временем аль-Асвад напал на место, где ее содержали, и мне удалось освободить Шеджерет-ад-Дурр.

– Он напал, а тебе удалось освободить, о Шакунта? – переспросил Кабур.

– Начертал калам, как судил Аллах, – объяснила она, и других слов не потребовалось. – Но ребенок остался у тех похитителей.

– Как ты полагаешь, они узнали, чей это ребенок и каковы его обстоятельства?

– Боюсь, что они узнали это.

– Значит, они могут прислать к аль-Асваду посредника, чтобы условиться о выкупе.

– Когда я много лет назад жила в Хире, то завела знакомства среди женщин, живущих во дворце, которые могут входить и выходить, о Кабур, и теперь я нашла кое-кого из них, и оказалось, что женщины не слышали ничего о ребенке и выкупе. Очевидно, посредника еще не присылали.

– Теперь, когда аль-Асвад взошел на престол, он может отдать похитителям драгоценных камней и сокровищ по весу ребенка… – задумчиво произнес аль-Сувайд. – Что же они медлят?

– Вот и я не могу понять, что они медлят. Мне нужна твоя помощь, о дядюшка. Если ты желаешь мне добра, дай своих невольников, чтобы я разослала их по окрестным караван-сараям. Эти похитители – где-то поблизости. Когда я, освободив Шеджерет-ад-Дурр, снова потеряла ее, то пошла по ее следу, и оказалось, что она встретилась с мятежным войском, которое возглавлял эмир аль-Асвада, Джудар ибн Маджид, и вместе с ним понеслась в Хиру выручать Ади из беды. Я поехала следом, торопясь, но в меру, и всюду осведомлялась еще и о людях, у которых отбила свою дочь. Понимаешь ли, я, чтобы отнять ее, остановила целый караван! И вдруг этот караван вместе с ребенком куда-то подевался, как будто его унесли мариды и ифриты! Так вот, я расспрашивала владельцев ханов и караван-сараев – и оказалось, что войско Джубейра ибн Умейра, которое захватило Ади и прошло по дороге в Хиру за несколько дней до Джудара ибн Маджида, имело в своем составе некий приблудный караван. И на самых подступах к Хире он пропал! Я же не стала задерживаться в пути ради розысков ребенка, потому что хотела как можно скорее увидеть дочь!

– Боюсь, что игра будет куда серьезнее, чем ты полагаешь, о доченька. Ибо в нее могла вмешаться женщина, которую в городе называют не иначе, как пятнистой змеей. Это – законная жена царя, Хайят-ан-Нуфус, и мать его законного наследника, царевича Мервана. Когда войско аль-Асвада ворвалось в Хиру, из дворца пропали и пятнистая змея, и ее змееныш, и даже сам царь. Народу еще не сказали об этом. Я знаю, что аль-Асвад разослал по всем дорогам, ведущим в Хиру, разъезды, но до сих пор не было гонца с хорошей вестью.

– Ну и пусть бы пропали на вечные времена! – сказала Шакунта.

– А ты подумай, о дитя, что сперва был мятежником аль-Асвад, теперь же мятежниками стали они. Хайят-ан-Нуфус на все пойдет, чтобы трон Хиры получил змееныш. Мне не нравится, что она увезла с собой ребенка. Ребенок Шеджерет-ад-Дурр в ее руках – опасное оружие.

– Как он мог к ней попасть?

– Этого я не скажу, потому что не знаю. Но посуди сама, о доченька, – кому охота возиться с чужим младенцем? Люди из того каравана, у которых на руках он остался, могли сообразить, чей он сын, и сказали себе так: «Горе нам, этого мальчика будут искать, и найдут, и отнимут у нас, и мы пострадаем через него. Не лучше ли самим предложить вернуть его за разумный выкуп?» У них было в таком случае два покупателя – аль-Асвад с твоей дочерью или Хайят-ан-Нуфус. И им следовало очень торопиться. Раз ребенка до сих пор не принесли во дворец…

Кабур замолчал.

– Мне нужен этот ребенок! – сказала Абриза. – Он нужен мне, о дядюшка, мне! И я его отыщу. Потом, когда нужда в нем пройдет, я, разумеется, верну его Шеджерет-ад-Дурр.

– Хайят-ан-Нуфус – опасная противница, – предупредил аль-Сувайд. – Если ты – Ястреб о двух клювах, то она – змея о двух жалах.

– Ястреб хватает змею в когти, поднимается в небо и швыряет ее оземь!

– Она такая же бабка этого мальчика, как и ты, о дитя… – горестно произнес купец. – И это – тот невозможный случай, когда ястреб и змея породнились…

– Раз так – то ее игра становится совершенно непредсказуемой, ибо на ее шахматной доске – два будущих царя, и в один из дней она непременно пожертвует кем-то, чтобы второй занял престол и дал ей возможность наслаждаться властью. Но кем – сыном или внуком?

– Я рад, что ты правильно оценила обстоятельства, – сказал аль-Сувайд.

Дверная занавеска приподнялась.

Вошел человек, по виду которого никто бы не сказал, где его родина и кто его родители. Был он темнокож, безбород, скуласт, раскос, с подобным перекошенной звезде шрамом, стянувшим левую щеку, с чрезмерно длинными руками, словом, не из красавцев.

– О ад-Дамиг! – воскликнула Шакунта, вскочила и бросилась ему на шею.

Хайсагур рассудил здраво – престарелый ученый, а Абд-ас-Самаду ас-Самуди, по его соображениям, было уже очень много лет, путешествуя в окружении учеников, как удалось выяснить в Багдаде, должен искать пристанища среди себе подобных. А именно – среди шейхов, которые учат в мечетях или в школах, построенных при мечетях.

Он отыскал в Эдессе мечеть, вокруг которой сама собой вырастала понемногу завия – нечто вроде селения, где были помещения для суфийских шейхов-аскетов, их семей и учеников, кладбище, пополнявшееся за счет этих шейхов, а также странноприимные дома для паломников, посещающих кладбище и поклоняющихся гробницам местных святых – все тех же суровых шейхов.

Входить в мечеть и расспрашивать знатоков Корана о приезжем ученом он не решился – один Аллах ведал, каковы были убеждения Абд-ас-Самада, и если он оказался бы среди противников, то его бы изгнали и предали забвению.

Поразмыслив, Хайсагур отправился на кладбище, где едва ль не у каждой гробницы сидели старцы, далеко зашедшие в годах, в серых и коричневатых одеждах из грубых шерстяных тканей, в головных повязках поверх маленьких ермолок, и, судя по лицам, непременно соблюдавшие дополнительные посты, ибо это был наилучший способ проявить бескорыстную любовь к Аллаху.

Иные из них были погружены в размышления, а иные поучали посетителей кладбища, но не толкуя предания из жизни пророка, а рассказывая некие истории с туманным смыслом.

То, что эти люди сидели не в мечети, где велись споры, а снаружи, внушало надежду, что их не слишком волнуют тонкости толкований Корана, и даже более того – они смотрят свысока на мудрствования вокруг слов пророка, полагая, что достаточно строжайшим образом соблюдать то, что сказано ясно, а Аллах лучше знает!