Алексей Чернов - Темный рыцарь Алкмаара

— Не бойся… — произнесли почти беззвучно губы. — «Свет души» с тобой…

— Торопись! — Орк пихнул ее деревянной лопатой в спину.

Дарган налетел на зеленокожего и сбил с ног. Меч не обнажил — кинжалом вспорол орочью шкуру.

Тот отлетел в сторону с пронзительным визгом. Орки не так уж сильны — но это смотря с чем сравнивать. Никогда прежде Дарган не обладал такой мощью — чтобы отшвырнуть орка в сторону, как котенка. Неужели и в него Мортис вдохнула избыток своей магии?

Дарган обернулся к траншее. Мать лежала рядом с сестрой — уже неподвижно.

Десятки, сотни бывших алкмаарцев сгрудились на дне рва.

Дарган побежал вдоль разреза в земле. Повторно умершие походили на серые личинки, их уже начало заносить песком. Никто не шевелился. Он видел их лица, у многих были открыты глаза. Но эти глаза ничего не видели.

— Лиин…

Он искал ее и боялся найти.

— Лиин! — зазвенело эхом.

Дарган остановился и повернулся, увязая в песке, при этом сам едва не скатился в траншею. Вдоль рва мчался рыцарь смерти Зитаар. Огненные копыта Бешеного не касались песка.

Внезапно Зитаар остановился, соскочил с коня и побежал вдоль траншеи.

— Лиин! — разносился надо рвом крик, полный муки.

Зитаар тоже ее искал.

Дарган не сразу понял, что остальные мужчины с равнодушием взирают, как повторно умирают их близкие. Если бы Дарган мог так же спокойно смотреть на эту траншею в песке! Но «Свет души» доставлял его остановившемуся сердцу муки сердца живого. Орки с хохотом и воплями уже засыпали общую могилу, его мать и младшая сестра навсегда исчезали в песке.

Как безумный, по-прежнему метался среди песков Зитаар, пытаясь найти Лиин. Два чувства сохранил Зитаар в своей новой ипостаси, дарованной Мортис. Ненависть к Даргану и любовь к Лиин. И то, и другое чувство, сохраненное в мертвом сердце, возросло стократно. Что будет, когда Зитаар заметит Даргана, стоявшего недвижно у засыпанной траншеи?

Но Зитаар не заметил — он вскочил на коня и ускакал.

Рано или поздно смертельные враги встретятся. Но этот день еще не настал.

Утром Дарган принес на траншею увядший цветок — что-то бледно-синее, с тонким надломленным стеблем. Долго брел он вдоль неровного песчаного горба, не ведая, куда положить свой скромный дар.

— Мама, сестренка… — не надеясь на чудо, он все же пытался призвать их души. Но души молчали, не откликались на зов.

— Лучше не звать, — сказал стоявший невдалеке парень из отряда живых. — Иначе вновь поднимутся нежитью. Пусть лучше такой покой. Бездушный…

Он повернулся и пошел к берегу. Ветер крыльями вздыбил плащ у него за спиной, и Дарган увидел желтый кожаный камзол и широкий пояс с металлической пряжкой. Мелькнул зеленый рукав рубашки. Имперец? Следопыт? Разведчик… Он шел к кораблям, и никто почему-то не обращал на него внимания. Не иначе, выпил какое-то зелье, чтобы остаться невидимым для неживых глаз. Один Дарган его заметил. Но окликать не стал. И призывать караульных — тоже.

У причала армия Мортис садилась на корабли под черными парусами. Все моряки умерли накануне — никто не защитил экипажи от магии смерти. Самые отчаянные бросались в воды залива и пытались его переплыть — хотя в этом месте залив так широк, что даже в ясную погоду не виден противоположный берег. Отравленные магией смерти, беглецы погибали в волнах, и их трупы плыли по водам залива и уносились течением в Горговое море.

По дрожащему трапу взошел Дарган на борт корабля. Ни раз при жизни он не покидал Алкмаара.

Иногда приходится умереть, чтобы отправиться в путешествие.

— Вс-се гномы умрут, — шептал Прушин. — Все гномы умрут. С-скоро.

Когда глашатай Мортис повторял эти слова, Даргану казалось, что он давным-давно ненавидит обитателей северных гор, что жаждет отомстить гномам за то, что их бог Вотан убил Галлеана; за то, что богиня жизни, прекрасная Солониэль превратилась в ужасную Мортис, несущую смерть.

Но стоило голосу Прушина умолкнуть, как вместе с шипением глашатая уходила из сердца Даргана эта чужая, наведенная ненависть. Да и ненависть ли это была? Скорее, чувство, похожее на боль. Сродни той боли, что вспыхивает, когда соль сыплют на рану.

«На первую рану после боя надобно сыпать соль, а не накладывать повязку, — говорили воины Алкмаара, — тогда все новые раны покажутся легкими по сравнению с первой».

И старые воины непременно сыпали соль на раны новичкам.

Но что делать, если первая рана — смертельная?

Они сожгли на имперском побережье несколько рыбацких поселков, убив всех жителей, разрушили Свайный город и верфи и, оставив позади себя пылающие корабли, устремились по лесным дорогам в сторону Альмарейна.

Армия Мортис двигалась так стремительно, что деревья, кустарник, трава чахли и засыхали только лишь вдоль дороги, а лес в глубине сохранял жизнь нетронутой. Но все равно в ужасе убегало зверье, кричали птицы, устремляясь на запад.

Охотники и углежоги, торговцы, моряки и крестьяне, успевшие бежать с побережья, собрались в маленькой крепости на берегу мелкой речонки и попытались дать отпор нежити, но были раздавлены и растерзаны за несколько часов. Командовавший отрядом рыцарь был умерщвлен и поднят рыцарем смерти.

Он выл по ночам так, что кровь стыла в жилах.

Но днем, столкнувшись с отрядом имперских рыцарей, новообращенный кинулся в гущу сражения с такой яростью, что рассек отряд надвое и самолично убил троих.

Да, этот возненавидит гномов всем сердцем.

Берегитесь, Горные Кланы!

Трепещи, король гномов Стурмир Громобой!

Но кто такой король Стурмир Громобой?

Нет, не было ненависти к гномам в сердце Даргана, несмотря на шипение Прушина. А вот ненависть к Зитаару с каждым днем разрасталась в переставшем биться сердце.

Издалека завидев рыцаря смерти, Дарган сжимал кулаки. В отличие от прочих, Зитаар сам воззвал к Мортис, сам передал безмясой свое тело и душу, лишь бы она дала ему шанс отомстить и завладеть любимой. Можно ли променять жизнь на любовь? Даргану казалось, что такого обмена быть не может. Ведь соединиться с любимой мертвый Зитаар мог только после ее смерти. То есть рыцарь смерти готов был убить любимую, чтобы только заполучить ее. Дарган был уверен, что Лиин жива, и надо было лишь найти ее, сберечь, спасти, а потом самому вернуться к жизни. Один вопрос — как?

— Лиин жива, я верю, что Лиин жива, — шептал Дарган. — Но ты ее не получишь. Никогда!

Лиин, где же она? Дарган пытался вспомнить, что произошло в Тагении. Но в памяти вставали лишь какие-то обрывки. Его разум, ослепленный отравой чумы, хранил только тени воспоминаний. Вот Лиин склоняется над ним, вот ловит его последний выдох, пьет дыхание. Несомненно, она провела обряд, о котором сам же Дарган и рассказал ей — она сохранила его душу и заключила в талисман. То, чего так страшились все предки Даргана, он осмелился, наконец, свершить.