Юрий Пашковский - Кружева Бессмертия

Несомненно, если бы ходили слухи о неком Везде-и-Нигде, то Магистры сделали бы что угодно, чтобы открыть туда портал. И, кто знает, может, даже открыли бы, окажись среди них гений пространственной магии, как среди тех неудачных экспериментаторов очутился талантливый к геометрическим преобразованиям кобольд.

Тогда, значит, с вопросом решено.

— Куда нас должно было перебросить? — спросил Уолт.

Ангел Небытия ответил сразу:

— В Подземелье.

— В Подземелье? — переспросил Уолт.

— В Подземелье, — подтвердил Ангел.

— Но… — Уолт не успел договорить. Тело началось распадаться: правая половина вдруг обратилась в скопление крошечных квадратиков, пирамидок и шариков, левая сторона превратилась в поток сверкающих октаэдров. И Ракура ничего не мог с этим поделать. Сознание еще цеплялось, пыталось удержать тело, но многолетняя практика магического воздействия на реальность не помогала. Краем глаз (до того, как они распались) Уолт успел увидеть, как тела Магистров и жреца под «Древом» обращаются в сгустки сияния, окутанные декариновыми полосами.

— Как я вижу, Переход восстановлен. Ну что же, было интересно поболтать. Хоть вы и напомнили мне, кто я такой, но это того стоило. До встречи, Проводник. Если, конечно, ей суждено случиться…

Голос Ангела пропал. Вокруг уже было ничего — но это было темное, спокойное ничего, ничем не похожее на бездну Небытия, которая недавно окружила Уолта. Можно даже сказать, приятное такое ничего.

Значит, Переход восстановлен и их переносит в Подземелье.

Но, провались все в Тартарарам, что это такое — Подземелье?!

Нежданные гости исчезли, и Ангел Небытия убрал чары, с помощью которых создал вокруг Проводника иллюзию зала. Он снова растянулся сознанием по безбрежности Везде-и-Нигде. Когда-то, в самом начале, не том Начале, когда воз никли основы Вселенной, а в начале Равалона, Ангел был рад и горд ответственностью, возложенной на него как на смотрителя Везде-и-Нигде. Но потом, спустя зоны, он разочаровался. Ему надоело. Ему стало скучно. Ему опостылела его жизнь. Возможно, все дело было в том, что ни разу еще Наместники не носе шали Равалон. Ангел Небытия не чувствовал, что в нем есть необходимость. Даже когда убоги пошли с ним на контакт, уловив близкую их Разрушению сущность. Ведь местные Разрушители не были Собратьями, им не породить того Блага, которое Ангелы, собираясь вместе, дарят друг другу.

Хорошо, что Проводник и Тень отправились в Подземелье.

Может, Проводник наконец разрушит этот мир. Судя по творящемуся в его душе, по токам Силы, которые ни Проводник, ни Тень не ощущают, поскольку Сила эта их полная противоположность, но которые видит Ангел Небытия, потому что зрит небытие в любых его ипостасях, даже относительных — судя по этому, его мечта может осуществиться. Везде-и-Нигде сгинет вместе с Равалоном. И тогда Ангел Небытия будет свободен, станет Наместником, как и Собратья. Поэтому он ничего не сообщит Баалаабу. Пусть Владыка Нижних Реальностей пребывает в неведении о происходящем. Потому, что…

Потому, что нынешний Посредник, возможно, прав. Ведь небытие Равалона позволит быть бытию Ангела.

Растянувшееся в замкнутой бесконечности многомерное сознание радостно затрепетало от предвосхищения будущей свободы. По сути, для счастья Ангелу Небытия было нужно очень мало.

Глава седьмая

Джетуш Малауш Сабиирский вздохнул и сказал:

— Паурония жаль. В сумке был изрядный запас. Скользящие с таким трудом добыли. Ну да ладно. — Он внимательно посмотрел на Уолта. — Ты точно уверен, что он сказал «Подземелье»?

— Более чем, — ответил Уолт.

— Занятно, — пробормотал Джетуш. — Никогда не слышал о таком месте.

Серая пустыня, по которой неторопливо передвигались огромные холмы, распростерлась вокруг. Она казалась ненастоящей, настолько четко выделялся серый цвет почвы, так рельефно выпирали малейшие бугорки и трещинки, что хотелось сомневаться: а не картина ли это, сотворенная эльфом-художником? Те любят создавать полотна, где рисунок соперничает с реальностью, часто яркостью, целостностью и соразмерностью превосходя ее. Уолт, когда очнулся, внимательно рассмотрел окружающий ландшафт Вторыми Глазами, но для магического зрения пейзаж представлялся естественным: ровные потоки энергий, небольшие, в пределах нормы для мира смертных, «озерца» октарина, эннеарина и декарина то тут, то там. Разве что не видно мелких духов и элементалей, но в пустынях Ундориана дела обстоят так же.

С верхушек передвигающихся холмов постоянно стекал вниз черный песок, образуя темные дорожки. Дорожки шевелились, будто живые, и неторопливо всасывались в грунт, ничего не оставляя за собой. Между холмами носились небольшие серебристые шары, покрытые октариновыми протуберанцами и перекидывающиеся друг с другом белоснежными молниями. Они постоянно меняли направление, то сбивались в группы, то сновали сами по себе. Иногда несколько шаров сталкивались друг с другом, и тогда молнии разлетались во все стороны, неистово исхлестывая холмы. Это длилось недолго, секунд двадцать-тридцать, потом шары разлетались. Холмы вообще не реагировали, продолжали упрямо двигаться вперед, словно шефанго, в слепой ярости пробивающий строй врагов и вгрызающийся во вражеское войско.

Над головой оранжевое и бугристое, точно кожура мандарина, небо. Солнца нет. Вообще нет — отсутствует как феномен. Заодно ни облаков, ни туч, будто светило забрало их с собой. Свет исходит непонятно откуда. На одной стороне небосвода висит просто громадная луна, кажущаяся настолько близкой, что протяни руку — и пальцы уткнутся в кратеры. На другой стороне расположился парад семи планет. То, что это не планеты, Уолт понял, только когда внимательнее пригляделся к окружающей действительности. «Парад» оказался выстроившимися в ряд геометрически правильными пирамидами. Вначале шла трехгранная пирамида, за ней четырехгранная, далее пятигранная и так до девятигранной.

Но самое удивительное заключалось не в том, что в небесах, выстроившись в ряд, парили пирамиды. Удивлял их внешний вид. Первая пирамида являлась полностью черной, настолько, что при взгляде на нее казалось, будто начинает тянуть прямо в эту черноту. Вторая была белой, такой ярко-белой, что начинали болеть глаза. Третья пирамида состояла из огня, четвертая — из ветра, пятая — из воды, шестая — из земли. На шестой, девятигранной, вдобавок росли цветы. Седьмая пирамида была полностью декариновой, и вдобавок серебристый свет Силы убогов, словно шлейфом, окутывал ее.

— Любопытно, правда? — Джетуш заметил, как Уолт рассматривает пирамиды. — Весьма интересная попытка смоделировать воздействие убоговской энергии на основные элементы мира.