Грегори Киз - Духи Великой Реки

Перкару было страшно задать главный вопрос страшно спросить: как?

Ведь если Карак скажет ему, он может поверить А поверив…

Сидящий напротив юноши Чернобог поднял на него свои странные желтые глаза и улыбнулся. Перед Перкаром всплыло яркое воспоминание: огромная черная птица стиснула когтями плечи Апада, ударила клювом, разбрызгивая кровь и мозг, и обернулась, улыбаясь улыбкой Вороны.

— Как? — спросил Перкар, зная, что этим вопросом лишает себя возможности отступления.

— Как? — повторил Чернобог и моргнул, глядя на юношу.

— Нет, — решительно вмешался Нгангата. — Перкар, не надо. Что бы он ни задумал — сказал он тебе правду или нет, — для нас это плохо кончится.

— Ты можешь уехать, — ответил ему Перкар. — Я даже прошу тебя уехать — ты и так уже разделил со мной больше чем следует тягот, друг.

Нгангата поворошил угли веткой.

— Нам лучше бы уехать обоим. Карак прищелкнул языком.

— В тебе так много от альвы, — сказал он Нгангате. — Всегда готов оставить все как есть. Всегда доволен тем, что есть.

— Все может оказаться хуже, чем есть, это уж точно, — возразил тот.

Чернобог кивнул:

— Вылитый альва. Но ведь твой друг — человек, самый настоящий человек. Более того, он герой.

— Перкар знает, какого я мнения о героях.

— Хватит, — рявкнул Перкар. — Говори. Объясни, как мне убить бога, обнимающего весь мир.

— Ох, ты этого не сможешь, — сказал Карак.

Перкар побагровел от ярости.

— Так почему же тогда ты говорил, что смогу?

— Ну, ты действительно можешь в этом помочь. В твоей власти вызвать его погибель.

— Карак…

— Чернобог.

— Ладно, Чернобог, — бросил Перкар. — Может быть, боги любят подобные загадки. Может быть, так вас меняет бессмертие. Но мне это ни к чему. Говори прямо или не говори вовсе.

Глаза Карака вспыхнули алым, затем белым огнем; он оскалил зубы и вскочил на ноги. Перкар вдруг почувствовал ужас, переполняющий Харку. Юноша потянулся за мечом, но рука его не послушалась.

Чернобог хлопнул в ладоши, и сверкнула молния. В тот же миг ударил гром, разорвав в клочья, казалось, самый воздух вокруг. Перкара швырнуло на землю; он был оглушен слепящим светом и оглушительным грохотом. Голова его была готова лопнуть. Перкар лишь смутно ощутил, как кто-то поднял его с земли, ухватив за рубашку. Он все еще не видел ничего, кроме огромного потока пламени, и даже не смог бы сказать, открыты его глаза или нет. Юноша снова потянулся к Харке, но стальные когти сжали его запястье с непреодолимой силой.

Перкар висел в воздухе, пока сверкание не померкло слегка, так что он смог смутно различить лицо Чернобога — мрачное, утратившее человеческие черты. Звон словно от тысячи медных гонгов все еще звучал у юноши в ушах.

Чернобог стал теперь белым. Кожа приобрела цвет слоновой кости, волосы превратились в каскад белоснежного пуха, глаза напоминали жемчужины с синими точками — зрачками — посередине. Лицо бога все еще напоминало человеческое, но вместо носа торчал острый белый как алебастр клюв, направленный точно между глаз Перкара. Нгангата и Удачливый Вор растянулись на земле позади Карака, и Перкар не мог бы сказать, живы они или нет.

— Знай, — прошипел бог, и его голос каким-то чудом пробился сквозь грохот, все еще заполнявший слух юноши, — есть предел дерзости, которую я готов вытерпеть от тебе подобных. Ты будешь почтителен. Ты будешь почтителен, или я выверну твоего спутника наизнанку и сдеру с него кожу, как и твою собственную.

С этими словами Ворон выпустил Перкара. Юноша тяжело рухнул на землю; его сильно тошнило.

— Теперь, — сказал Карак более спокойно, — ты можешь выслушать мой ответ или вежливо попросить меня оставить вас. В любом другом случае тебя и твоих друзей ждет боль. Ты понял? И понял ли ты, кто такой ты и кто такой я?

Перкар смутно чувствовал, что у него из ушей, стекая по шее, льется кровь. Он неуклюже вытер ее.

— Д-да… — наконец выдавил он; в отличие от голоса бога, своего голоса он не слышал.

— Прекрасно. Тогда слушай внимательно. Давным-давно Брат Владыки Леса не путешествовал по миру, как он это делает теперь. В те времена он оставался в одном месте вместе со всей своей водой. Его удалось выманить оттуда, но, придя в движение, видишь ли, он стал испытывать голод. Он стал ненасытен. И тогда он начал расти и все пожирать.

До сих пор он по крайней мере привязан к своему руслу, так что может поглотить лишь то, до чего дотягивается оттуда. Но он пытается разбрасывать части себя, сохраняя при этом власть над ними. Так он хочет проникнуть туда, где не течет его вода, и пожрать все и там. Он хочет съесть весь мир, понимаешь?

Перкар кивнул и закашлялся. Боль в ушах росла, и юноша не мог бы сказать, что это: следствие исцеления, которое начал Харка, или возвращение чувствительности, когда шок начал проходить.

— Ну так вот, эта девочка, Хизи, — часть его. Но мы с тобой, Перкар, сумели удалить ее от Реки прежде, чем бог завладел ею полностью. Мы едва успели; ты даже представить себе не можешь, как близка была его победа.

— Но теперь Хизи в безопасности?

— В безопасности? О нет, мой красавчик. Нет, Изменчивый хочет ее вернуть. Она — его единственная надежда и одновременно самая страшная угроза для него. Бог теперь проснулся — ты его разбудил — и желает вернуть ее. И он знает тебя тоже, конечно.

— Этот гаан у менгов… Он, значит, служит Реке?

— Да, в определенном смысле. Река посылает ему сны, навевает видения величия. Он — одно из орудий Реки.

— А есть и другие?

— Я не могу их как следует разглядеть. Они все еще в тени Изменчивого; там мне трудно что-либо увидеть, когда братец не спит. Но что-то готовится в Ноле, готовится кинуться в пустыню. И когда оно придет, это будет как ураган.

— Что же тогда делать? — простонал Перкар. — Чем я могу помочь?

— Она способна убить Изменчивого, — ответил Чернобог, сощурив глаза так, что они стали двумя молочно-белыми щелочками. — Нужно доставить ее к его истоку, к тому месту, где он рождается. Там она сможет убить его.

— Хизи?

— Наконец-то ты понял. Доставь ее к истоку.

— И что тогда?

— Тогда она его убьет.

— Как?

— Это не твоя забота. Тебе достаточно знать, что так оно и случится.

Перкар уже открыл рот, чтобы возразить, но вовремя передумал. Он испытывал страх — чувство, которое благодаря Харке в последнее время притупилось. Юноша попытался вспомнить свое прежнее отвращение к Изменчивому, страстную ненависть к нему, и обнаружил, что все это погребено под всепоглощающим ужасом.