Александр Прозоров - Заклинатель

Послы попятились, спиной ушли из залы, а думский боярин снова стукнул посохом:

– Зовите просителей датских.

– Не вернут, – шепнул Андрею на ухо Василий Ярославович. – Никогда казанцы полона не отдавали, покуда рати на их земли не входили. А начнешь воевать – окончательно к османам переметнутся. Будет у нас турецкая земля совсем рядом с рубежами.

– А так, что, не переметнутся?

– Ну коли бояться не будут, то и покровителя иного им не понадобится, – неуверенно предположил Лисьин. – А почуют угрозу от нас воле своей – точно саблю султану на верность поцелуют, за него станут воевать.

– Извини, отец, но на кой хрен такая их свобода, при которой они наши земли, что ни год, грабят?

– Да грабят-то не все. Большая часть татар мира и дружбы с Москвой желают, одной семьей хотят в покое и богатстве жить. Ан прихвостни султанские, предатели да колдуны засланные воду мутят, мурз подкупают, на нас Казань натравить норовят. Войну большую начнешь – и друзья, и враги под рогатину лягут. Тогда точно все нас не любить будут. Станет Казанское ханство нам вражеским.

– А сейчас оно, что, дружеское? Прихлопнуть разом, одной малой кровью. Тогда в будущем от большой крови убережемся.

– Легко сказать – «прихлопнуть». Ты хоть раз Казань эту видел? Да Царьгород – и тот поменее будет…

– А ты Царьгород видел, отец?

– Нет. Но сказывали, он такой же, как прочие городки в странах заката. Вестимо, и размерами не больше.

Зверев промолчал. Он немного представлял, чем станет Стамбул в двадцать первом веке, но насчет шестнадцатого – сомневался. Может, сейчас там и вправду селение размером с Варшаву.

Тем временем датских посланников уже успели спровадить, и их место заняли плечистые казаки в свободных рубахах с вышитыми рукавами, в красных шароварах, уходящих в шерстяные гетры. На ногах у них были небольшие кожаные туфли, на головах – странные суконные колпаки, похожие на папахи. Двое мужиков, лет сорока каждый, без предисловий упали на колени, сорвали с себя шапки, опустили головы.

– Милости просим и спасения, великий князь. Оскудели наши нивы, ничего на них не уродилось ныне. Дозволь торг старьем нашим всяким на землях московских вести, дабы дети наши в землю сырую не легли.

– Государь дозволяет, – тут же ответил думский боярин. – А дабы детишки малые с голоду не пухли, дабы не погиб на Дону народ православный, повелел государь срубить в Костроме семнадцать стругов новых, загрузить их хлебом и репой, соленьями и прочим съестным припасом и, как вы туда доберетесь, отправить их вниз по воде, к волоку донскому. До ледостава должно добраться до вас подаяние княжеское. Коли струги зиму переживут, отправьте их обратно. А коли нет, дозволяем на дрова али на иные нужды порубить.

Андрей навострил уши. Во-первых, слово «струги» напомнило ему что-то знакомое, но только не транспортное, а боевое. А во-вторых, ему было любопытно, когда костромичи успеют построить и снарядить столько кораблей, да еще нагрузить их припасами, если просьба о помощи пришла только сейчас – а до ледостава не так уж и много времени осталось, месяца три, не больше. Однако казаков такой ответ вполне удовлетворил – они бодро вскочили, коротко поклонились, произнося слова благодарности, и поспешили за дверь. Их, небось, уже кони оседланные ждали, чтобы в Кострому мчаться.

Какая-то ненатуральная эта встреча получилась, словно заранее срежиссированная, но разыгранная никудышными актерами. Казаки мало напоминали дипломатов, посланников. Они больше походили на бойцов, прибывших для получения воинского снаряжения, но в силу обстоятельств вынужденных поучаствовать в спектакле.

Боярин Кошкин наклонился к уху великого князя, что-то шепнул. Паренек забегал глазами по гостям:

– Боярин Лисьин? Я вижу, ты здесь? Встань передо мной.

– Пошли, – хлопнул сына по плечу Василий Ярославович и стал проталкиваться вперед через бояр и князей.

Наконец они оказались на свободном месте, подошли к трону. Лисьин склонил голову:

– Долгих тебе лет, великий князь.

Андрей стоял, во все глаза глядя на худощавого мальчишку, что сидел на троне. Господи, неужели это и есть великий и ужасный Иван Грозный? И только когда боярин легонько пихнул его в бок, спохватился:

– Здравствуй, русский царь.

– Я не царь, я великий князь, – почему-то улыбнулся правитель.

– Князей много, ты один. На тебя вся надежда земель русских с востока и до запада, от севера и до юга. А раз самый главный – значит, царь.

– Почитал я в книгах старых, – звонким голосом ответил мальчишка, – сказывали там мудрецы, что титул царский[19 – Титул «царь», скорее всего, происходит от иранского «сар», предводитель. Поэтому он был так распространен в Азии и неизвестен в Европе.] правители Орды носили, что над всей ойкуменой населенной властвовали. Русские же государи князьями исстари величались.

– Нет Орды, государь, – развел руками Зверев. – Значит, тебе надлежит над миром властвовать, больше некому. Ты ведь единственный правитель земель русских.

– И то правда, – неожиданно поддержали новика из душной боярской толпы. – Средь татарских ханов каждый клоп норовит себя царем назвать. Правителями главнейшими себя считают. А властитель же законный на этих землях един. Ты, государь.

Поддержавший новика гость вышел вперед, и Андрей с удивлением узнал в массивном человеке с посохом, в тяжелой шубе и в высокой бобровой шапке князя Михаила Воротынского.

– Ведомо мне, в землях закатных титул твой, государь, – продолжил князь, – переводят как «принц», а то и как «герцог». Оттого короли, земли которых богатством и размерами Ижорского погоста не превышают, себя считают знатью более высокой, нежели правитель земель русских. Царский же титул они наравне с императорским чтут. Привыкли пред царями трястись со времен ордынских. Однако же ныне меня другое удивляет. Отчего боярин Андрей Лисьин с волосами длинными ходит? Нешто он в трауре? Отчего так, Василий Ярославович?

– Молод он еще, княже. В переписные листы[20 – Переписные листы – это списки поместного ополчения. Кто, откуда, сколько людей с собой привести обязан. Согласно этим спискам с боярина требовали явиться на смотр или в поход нужным составом, по ним же платили жалованье – в соответствии с численностью приводимого помещиком отряда.] еще не вписан. Не боярин еще.

– Как же не боярин, Василий Ярославович. Видел я этого новика в бою, многих опытных ратников стоит. Посему словом своим поручиться готов: боярин это. Настоящий боярин. Смело можно в листы вписывать. Достоин! Князь Михайло, а ты чего молчишь? Скажи и ты свое слово.

– Видел и я в бою сего отрока, – выдвинулся на шаг из рядов гостей князь Глинский и с угрюмым выражением лица ударил в пол посохом: – Достоин!