Тимур Рымжанов - Пророчество льда

Бадаян указал концом своего посоха на кинжал, закрепленный на поясе.

– Не думаю, что это оружие достойно внимания, но то, что говорил тот человек, меня впечатлило. Утверждал, что в бою один на один с тобой не мог справиться даже опытный воин, чем бы вооружен он ни был. Говорил, что в сердце сумасшедшего нет ни жалости, ни любви. Тверд как камень и холоден как лед. Говорил, что все местные жители называли тебя Господин Метель. Волосы седы, как у старца, глаза мертвеца и кожа цвета луны.

– Чего только не придумают невежды.

– Мы смеялись над этим несчастным. Он сказал, что Господин Метель никогда не встанет на стороне князя Виктора. Считал вас заклятыми врагами. Твое появление здесь только подтвердило правоту его слов.

– Мы не понимали друг друга с братом. Хоть и выросли вместе и даже считались родственниками. Виктор человек яростный и своенравный.

– Твое оружие и вправду такое коварное, как о нем говорят?

– Слышал я о пустынных воинах, имена у них как у одного. Лица у них как у одного, и служит им степь, испепеляя врагов, и служит им птица небесная, отравляя врагов. И служит им метал, крепкий, пронзая врагов, и всякая трава и камень преклоняются перед ними, как рабы перед своим господином.

Маидум сдержанно улыбнулся, но ничего не ответил. Наверняка ему приходилось слышать подобные сказания о своем племени, но в моих устах это, наверное, показалось ему лестным.

– Немного впереди будет русло реки. Вода там по-прежнему есть, только под землей. Кочевники обходят это место стороной, говорят, что в древнем городе живут духи, но я думаю, что днем они не станут нас беспокоить, а к вечеру мы снова отправимся в путь. Жару лучше переждать. Тем более что путь через развалины самый короткий.

– Какие духи здесь могут жить? – удивился я.

– Злые. Ночью они выходят из глубин земли и поют песни, убивающие все живое. Это самое сердце пустыни.

– Это твой дом, бадаян, ты хозяин, я только гость.

Снова сдержанная улыбка. Другой бы на моем месте подумал, что над ним издеваются, но только не я. Мне было известно, что кроется за этой маской вежливости и терпения. Ярость, фанатизм и сила которую сравнить было просто не с чем. Монастыри Оракула, где воспитывались воины-бадаяны, умели выколачивать из человека всяческую спесь. Его учили беспрекословно подчиняться приказам своего господина, но в то же время иметь на все собственное мнение. Воин-бадаян – это цепной пес служителей. Их сила и слава. Их оружие и возмездие. Воинов продавали, как рабов, меняли, как товар, проигрывали, дарили. Но наступал момент, когда воин становился свободным и имел право занять место в иерархии служителей Оракула или уйти от дел, завести семью, получив при этом неплохой титул или земельный надел. Мало кто из воинов доживал до этого времени. Маидум был редким исключением, воином, обретшим свободу, но оставшимся на службе у своего господина. Если бы это не было выгодно, он непременно бы прекратил воевать. Но война – это единственное ремесло, которым эти люди владели в совершенстве. Мирная жизнь была для них сравнима разве что со смертью.

Мы остановились у развалин большого города на берегу высохшей реки. Там был колодец, из которого все еще можно было добыть воду, напоить коней и самим утолить жажду. Спутник Маидума не поленился поставить шатер, в котором и завалился спать после короткой трапезы, состоящей из вяленого мяса и воды. Мне спать не хотелось, а Маидум просто не мог себе этого позволить.

– Боевой посох мага не знает себе равных. Но им может владеть не всякий смертный. – Маидум никак не мог угомониться, смущенный одним только видом моего клинка и не понимающий, как это оружие может быть опасным.

– Потому, что не всякий смертный может его поднять, он раза в два тяжелей меча.

– Вес почти такой же, как у штурмового двуручного клинка средних размеров. Не те, что используют северяне.

– Очень неудобное оружие. Медленное, длинное. Может, для пустыни и неплохо, но вот в узких ущельях, на тропинках, нависших над обрывами в горах, в коридорах замков и крепостей с него мало толку.

Бадаян недовольно фыркнул и налил себе еще воды из бурдюка. Я знал, что он готовит ответ, но решил опередить его.

– Ты можешь сказать, что клинок слишком короткий. Но клинок опасен тем, что в бою он невидим для противника. Непредсказуем. Быстр.

– Это бессмысленный спор, Хаттар. Все можно решить гораздо проще.

Бадаян вскочил стремительно. Словно ветер, рванул в мою сторону. Его посох пронесся над плечом в опасной близости от головы. К сожалению, инерция такого тяжелого оружия не давала ему возможности во время удара контролировать стойку. Посох увлекал его вслед за собой. Естественно же, что я легко увернулся и оказался за спиной противника. Среагировал он быстро, мгновенно провернул сальто и нанес новый удар, так же недостаточно быстрый для меня. Удар годился против тяжелого пехотинца, кавалериста, легкого воина с мечом. Против такого же, как и он сам, бадаяна, но только не против меня. Посох, выкованный из твердой стали, с грубой насечкой, заостренный с обоих концов, легко пробивал кольчугу и панцирь брони, пронзал насквозь лошадь вместе с седоком, разрывал на части и проламывал все, что попадалась на его пути. Но против меня он был бессилен.

Поднырнув под звенящий шест, я нанес удар рукой, вооруженной клинком, в лицо. Бадаян уклонился. Это было его смертельной ошибкой. Весь секрет удара заключался в том, что от него нельзя уклоняться в сторону, только назад. Но всем и всегда уклониться назад мешало тяжелое оружие в руках. Мой кортик оказался у него за спиной, свободная ступня слегка надавила на сгиб колена, отчего нога подломилась, и бадаян замер в неестественной позе, как бы пришпиленный, потерявший равновесие. Вывернуться из подобного положения ему давала возможность только помощь напарника, но тот спал в шатре и на нас внимания не обращал. Хотя я бы и не позволил ему сделать хоть намек на помощь. Мне стоило только чуть приложить усилие, как острая сталь, пронзит не закрытое кольчугой тело, как бурдюк с вином.

– Ты доказал, что мастерски владеешь клинком, спасибо за урок, – сказал бадаян, по-прежнему склонившись и смотря себе по ноги. Так и застыв в неудобной позе.

– Не стоит. Я надеюсь, что смог во многом тебя убедить, и прекратим дальнейшие споры на эту тему?

– Ну разумеется.

Хаттар!

В голове зашумело, и кровь больно надавила на виски. Перед глазами снова возник знакомый образ бродяги, сидящего у костра в ночной степи. Эта картинка наслаивалась на тот мир, который окружал меня сейчас. Я слышал, как бадаян что-то сказал, но я не ответил ему. Прошел немного вперед, встал на берегу пересохшего русла и устремил взор далеко к линии горизонта. Картинка жила своей жизнью. Человек у костра теперь был не один. Рядом сидели его спутники. Похожие на воинов, но ни у кого из них не было оружия. Такие же бродяги. Я смотрел, и все они казались мне знакомыми. Вот этот, с веснушками и рыжими волосами, он весельчак, и улыбка, похоже, никогда не покидала его лица. Кряжистый здоровяк, угрюмый и неповоротливый увалень, злобный на вид, на самом деле очень добродушный и покладистый. Я знал их всех. Я помню, что мы о многом с ними говорили, о чем-то важном и интересном нам всем. Я видел женщину. У нее были зеленовато-серые глаза и длинные светлые волосы. Она была небольшого роста, и тоже рядом с нами. Я силился вспомнить ее имя, но не получалось. Точно знаю, что оно было в моей памяти, но все словно скрывалось под покровом тишины, печатью безмолвия. Безмолвие. Вот что наполняло эти образы. Словно воспоминания прошлого, которое давно свершилось и теперь вдруг оживилось в памяти.