Макс Фрай - Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я

В общем, так.

Есть некий город в горах. Без названия – просто Город. Мое фирменное наваждение, персональная фата-моргана, сладостный, пугающий мираж. Надеюсь хоть не фамильное проклятие, это было бы совсем уж нелепо.

Хроники помешательства.

Май 92-го. Я ехал на поезде. В Москву, между прочим – вот, по всему выходит, что доехал и даже как-то прижился. Мне попался странный (это еще слабо сказано!) попутчик. Но поначалу мы вроде как поладили и стали играть в нарды. А потом он предложил мне выглянуть в окно. Я выглянул. Открывшийся ландшафт никак не мог существовать на обширной территории между моим родным городом и Москвой. Потому хотя бы, что территория эта равнинная, а за окном я увидел горы. На склоне ближайшей горы толпились причудливые тени, четко прорисованные на ультрамариновом фоне ночного неба, горели оранжевые и зеленые огни, затмевающие тонкий серп ущербной луны. Город.

Мне бросилось в глаза странное сочетание приземистых массивных зданий и хрупких, почти игрушечных башенок, и еще дом из белого кирпича, на островерхой крыше которого крутился флюгер в форме попугая.

Ясен пень, я испугался. Все известные мне географические карты многомиллионным хором массовых тиражей свидетельствуют: никакого города там быть не могло. Гор, впрочем, тоже. Мне полагалось созерцать совсем иной, скучненький ночной пейзаж: степь да степь кругом, сиротская темнота пашен, узкие полоски лесопосадок, редкие огоньки станционных будок. Но я видел город в горах, даже музыку, кажется, слышал. Какие-то сладостные обрывки старинных танцевальных мотивчиков. Прекрасный мелодический вздор.

Так страшно мне, кажется, еще никогда не было. Почему – не могу сформулировать. Не сейчас.

А в ту ночь, в поезде, я вдруг вспомнил, что этот самый город в горах часто снился мне прежде; всякий раз, оказываясь там во сне, я знал, что попал домой. Ни больше и ни меньше.

На меня тут же обрушилось множество щемящих подробностей: узкие тротуары; переулки-лестницы; цветные лоскуты бесчисленных вывесок; полосатые тенты над длинными уютными верандами; пахучая зелень живых изгородей; плетеные гамаки в садах; сладкий ванильный дух из кондитерской на центральной площади; неспешный говор завсегдатаев кофейни с огромными окнами, прозрачными, но искажающими силуэты, как озерная вода; изящно изогнутый мостик через узкую горную речку, разделяющую город на две неравные части. И еще один мостик с гладкими деревянными перилами, и ароматный дым ритуальных охранительных костров на городской окраине, и еще… И еще, и еще, и еще.

С ума сойти можно!

С ума сойти можно хотя бы потому, что снов о городе в горах я до той ночи не помнил напрочь, да и когда увидел его за окном, не встрепенулся, хмелея от узнавания. По крайней мере, поначалу – не встрепенулся. Обычно-то я запоминаю все, что мне снится; в свое время даже придумал способ ловить ускользающее сновидение. Для этого, проснувшись, надо осознать себя бодрствующим, но всего на краткий миг. Потом следует снова закрыть глаза и задремать, но не заснуть, а именно задремать, нащупать границу между сном и явью, и тогда – хлоп! – Макс хороший охотник, полузабытый уже сон занимает свое место в активной памяти. По крайней мере, вспомнить его теперь будет столь же просто, как любое другое недавнее событие.

Но вот обнаружилось, что самая ценная добыча до сих пор обходила мои капканы стороной.

Теперь главное.

Сны о Городе вернулись ко мне. Более того, в последнее время Город стал чуть ли не единственным местом, куда я могу попасть во сне. Теперь мне не приходится прикладывать усилия, чтобы вспомнить сны о Городе. Трудность лишь в том, чтобы хоть как-то отделить их от событий, которые происходят со мной наяву. Пока худо-бедно справляюсь, но…

В общем, я и записку-то эту составляю на тот случай, если все окончательно смешается. Протягиваю руку помощи себе, безумному, сую спасительную конечность в бездну, которую люди, лишенные воображения, буднично именуют «будущим».

– Какой же я молодец, – бормочу. – Вот и пригодилась эта записка. Не могу сказать, будто мне теперь все понятно, но… Хоть что-то! По крайней мере, я очень хорошо знаю, о каком городе речь…

Веня вопросительно поднимает брови. Позиционируется в качестве свидетеля монолога. Напоминает, что у меня есть слушатель. Повезло, нечего сказать. Причем обоим. Хотите, доктор, я вам все объясню? Только чур потом локти не кусать.

– Мне кажется, что я провел там несколько месяцев или лет – с восприятием времени у меня, как ты понимаешь, вообще полная лажа… И у меня была теория. Хорошая такая теория, фундаментальная. Дескать, я сам его и выдумал. А он, выдуманный мною город, каким-то неведомым образом осуществился. Мне все казалось – еще немного, и я пойму механизм этого чуда, буду точно знать, стечение каких обстоятельств необходимо для овеществления мечты… Сложносочиненный такой бред, да? Все люди как люди, ежели с ума сходить – так мания преследования какая-нибудь простенькая и понятная, на худой конец – голоса или там инопланетяне. А я выпендрился…

– Знаешь, я бы, пожалуй, съездил на экскурсию в этой твой бред, – вдруг заявляет Веня. – Красиво излагаешь, собака! Мне бы там, наверное, понравилось.

35. Оборотничество

При прибытии в место обитания своей суженой (часто относящееся к хтоническому миру) герой <…> переживает действительное или мнимое состояние немощности («полусмерти»)…

Молча киваю. Да, наверное. Понравилось бы. Если бы… Если бы да кабы во рту выросли грибы. Галлюциногенные. Вот, у меня уже, кажется, выросли. Хорошее объяснение. Наилучшее из возможных.

– И надо бы открыть третий файл, – говорю, наконец, – да вот рука не поднимается… Блин. Налей мне, что ли. Для храбрости.

– «Автоответчик» называется, – утешает меня Веня, протягивая бокал. – Все же не «Апокалипсис». Не «Рагнарёк» даже. Там, наверное, что-нибудь совсем безобидное и нафиг нам сейчас не нужное. Может быть, ты просто коллекционировал смешные монологи чужих автоответчиков? Или на свой собирался что-то остроумное наговорить. А?

– Сейчас, – вздыхаю, – проверим. Храбрости, правда, ни в одном глазу… Но одной рюмкой природу не исправишь.

– Рюмкой – нет. Тут иной тарой надо оперировать.

Вместо того чтобы «оперировать тарой», открываю наконец файл. Читаю. Поначалу не понимаю ничего.

24.09.92

Вчера какая-то старушка в булочной обозвала меня пижоном, вдохновившись не то брусничным оттенком моего плаща, не то формой твоих любимых солнцезащитных очков (кстати, и не надейся, что я верну их тебе в ближайшее время: во-первых, они дают мне возможность смотреть на мир как бы твоими глазами, а во-вторых, я в них неотразим). И стало мне хорошо, и ушел я вприпрыжку, прижимая к груди увядающий батон. А потом я спросил себя, почему так обрадовался этому упреку, и, кажется, нашел ответ. Я и правда хочу быть (или хотя бы слыть) пижоном, поскольку в глубине души уверен, что отчаянное, упрямое сопротивление миру – это и есть пижонство, самая редкая и благородная его разновидность. Возможно, самая опасная, но единственная сулящая надежду. Можно перевернуть мир, не имея даже пресловутой «точки опоры» – из чистого пижонства. Ага?