Дмитрий Емец - Самый лучший враг

— Мамуля! Хосю пылыстылынчик!

— Может, пора притормозить? Это уже не первая пачка за день! — озабоченно заметил Шилов.

Рядом с ним в палубу баржи, миновав все защиты, врезалось бетонное кольцо с набережной. Прасковья не любила, когда жадничают для сыночка, особенно в развивающих вещах. Почти сразу с десяток пачек пластилина прилетели из магазина вместе с тележкой, на которой висел вцепившийся немолодой охранник. Оказавшись на палубе, охранник дико уставился на Прасковью, на Ирку и замычал, не выпуская тележки.

— Пальцы! Разожми пальцы! — жалостливо сказал ему Багров.

Охранник замотал головой, губы у него прыгали.

— Отпусти! Все хорошо! Не упадешь! — повторил Матвей, разжимая ему руки.

Охранник на четвереньках спустился на лед и, пошатываясь, куда-то отправился. Заметно было, что он в состоянии шока и ничего не запомнит.

Зигя схватил из тележки пластилин и, прижимая его к груди, убежал в каюту. Багров отправился было за ним, но металлический люк захлопнулся у него перед носом. В иллюминатор видна была только широкая спина Зиги, на корточках сидящего рядом со столом.

— Никого не впускает! — сказал Шилов. — И тебе я не советую соваться. Он распсихуется, а силища немереная… Ему тут недавно пластилин не купили, так он за мной с фонарным столбом гонялся. За мной!

— А что он лепит? — спросил Багров.

— Да что там может быть? Детские секретики! Это Прасковья его избаловала… Нельзя детям качели устраивать! Он орет, а она его капризам потакает! Раньше Никита таким не был! — буркнул Шилов и стал ходить по палубе.

За Шиловым ходил его черный гриф. Это было смешно, потому что казалось, что гриф намеренно пародирует бывшего жителя Тартара. Оба они были сутуловатые, недовольные, опасные в движениях. Разве что гриф клевал падаль, а Шилов способен был ее изготовить.

Виктор был сердит. Этот проклятый пластилинчик, вторгшийся между ними, мешал его дружбе с Никитой. Прежде вечерами они сидели вместе и молчали. Черный гриф клевал баранью голову. Зигя обтесывал какую-нибудь чурочку. Шилов, от старательности высунув язык, косметической кисточкой покрывал ядом свои метательные стрелки. Близость Шилова с Никитой напоминала те отношения, какие порой складываются у отца с сыном при сильной и властной маме. Маму, конечно, злит это незримое братство, но придраться к нему нельзя, потому что непонятно, к чему именно придираться. К тому же, чем больше она придирается, тем крепче становится это братство.

— В общем, не знаю, что с Зигей делать, — сказал Шилов.

— Ты его как-нибудь отвлекай! — посоветовал Багров. — Читай ему. На худой конец поставь фильм про Игоря Горшкова или мультик про Колюмышку.

— Про кого про кого?

— Ну про Гарри Поттера и Микки-Мауса…

— Нет, — сказал Шилов — Ему мультики неинтересны. Он теперь либо на телефоне играет, либо с пластилином возится.

— А что он из пластилина-то лепит?

— Да какая разница! — отмахнулся Шилов.

Положим, здесь Виктор ошибался. Он не знал, зачем, получив пластилин, Зигя всякий раз запирается в каюте. Пыхтя, на четвереньках лезет под стол. Под столом стоит железный ящик. Когда-то там был пожарный песок, но Зигя его высыпал.

Чтобы никто больше не открывал этот ящик, малютка закручивал его на ржавый болт с огромной, стесанной по резьбе гайкой. На дне ящика, с нетерпением дожидаясь Зигю, сидел голый пластилиновый человечек. У человечка было мятое, с множеством бугорков лицо, лысенькая головка и не до конца долепленные ушки, похожие на пельмени.

Сейчас, увидев Зигю, человечек нетерпеливо подпрыгнул и показывая на рот, запищал как голодный птенец. Зигя стал отламывать кусочки пластилина и скармливать человечку. Тот старательно заглатывал их, становясь все больше. Зигя видел, что человечек увеличивается, и радовался.

А началось все так. Некоторое время назад Зигя сидел перед раковиной и пальцем проталкивал в слив выдавленную зубную пасту. Мамуля велела ему почистить зубы, а Зигя решил заодно почистить и раковину. Попутно он воровато оглядывался на дверь, потому что в прошлый раз, когда он выпил жидкость «Крот›› для прочистки труб, мама Прасковья почему-то рассердилась и била его по голове веником. Зигя при этом хихикал, и изо рта у него белым облачком вырывался кислотный пар.

Неожиданно не до конца продавленная сквозь решетку белая масса зашевелилась. Из слива выполз пячок, до того скрывавшийся в канализации. Зигя направил на него струю воды. Он думал, что вода унесет червячка, но тот как-то уцепился. Зато зубную пасту вода смыла. Оказалось, что у червячка есть ручки и ножки, только очень короткие. Червячок корчился и изгибался так, что рисковал завязаться узлом. Разглядев Зигю, червячок испугался и попытался просунуться в сток, но Зигя успел заткнуть его пальцем.

— Гусснитъка! — выдохнул малютка с таким восторгом, что даже в груди у него загудело.

Червячок сильно изогнулся, приняв форму шахматного коня, и Зигя обнаружил, что у него есть маленькие глаза-буравчики. Эти буравчики всверлились в лоб малютки. Зигя ощутил наплыв непонятных чувств и желаний. Правда, продолжалось это недолго. Ослабев от усилия, червячок бессильно провис, и Зиге пришлось толкать его пальцем, чтобы он очнулся.

На краю раковины лежал кусок пластилина. Накануне Зигя пытался вылепить из него слоненка, но у него нс получилось. Увидев пластилин, червячок едва в узел нс завязался от жадности. Он подполз и, уцепившись короткими ручками, стал откусывать от него кусочки. Зигю, как личность увлекающуюся, это заинтересовало. Он присел на корточки и стал наблюдать. Червячок доел пластилин, немного укрупнился и, разинув рот, стал требовать еще. Заботливый Зигя спрятал его в коробку, которую потом заменил железный ящик. В тот день Зигя впервые попросил у мамы Прасковьи купить пластилин. Несколько дней червячок только ел. Утром, днем, ночью коротких ручках едва просматривались пальцы, то теперь различались уже и ногти. Более того, у червячка начали вылепливаться волосики, а под волосиками круглела маленькая головка с въедливым, несколько вытянутым личиком.

Если первое время, в бытность свою червячком, человечек ничего еще не помнил, только шипел, то теперь к нему начала возвращаться память.

Вчера вечером в памяти его вылепилось имя. Это было противное, тухлой рыбкой дышащее имя Тухломон.

Глава седьмая

ИЗБУШКА БЕЗ КУРЬИХ НОЖЕК

Время идет так стремительно, что поначалу невольно увлекаешься мельканием событий.

На самом деле время условно. Жизни всех поколений — точно пушинки на круглом цветке одуванчика. На деле же все мы — Чингисхан и Эзоп, Клеопатра и Ной, Александр Македонский и самый неприметный человек из самого неприметного города — существуем в единой реальности и сталкиваемся с одними и теми же испытаниями. Просеиваемся сквозь сито вечности, которое, убирая все лишнее, показывает нам, и не только нам одним, что мы такое.