Валерий Андрианов - Я – некромант. Часть 1

— Су-у-к-а-а, — я проламываю сопротивление окаменевшего тела и бросаюсь на тёмного… и просыпаюсь в холодном поту, лежа всё на том же сыром сене телеги. И так уже в который раз. Наверно эта картина будет преследовать меня до конца жизни. Испуганный взгляд крестьянина и сочувствующий Учителя. Я устало откидываю голову на сено и закрываю глаза…

— Покажи мне Габриэль, — умоляющий взгляд Сааны, покажи мне сестренку, Алекс, пожалуйста.

Пипец приплыли, это её сестра, это её убили в могильнике. Я обнимал плачущую девушку, и гладил по волосам, нашептывая в остроконечное ушко успокаивающие слова. Ничего я тебе не покажу маленькая, тебе нельзя видеть такие вещи. Никому нельзя! Можешь умолять или проклинать меня — не покажу. Только святошам, только им, чтобы лучше работали и вычищали эту грязь с тела Эйнала. Плачь девочка, плачь…

— Покажи мне, что ты видел, сын мой, — смотрит мне в глаза отец Нарим.

Смотри мне не жалко и другим святошам покажи, пусть они видят. Пусть не спят ночами, зная, что где-то остались выродки, которых необходимо прикончить. Сожги их инквизитор! Взвейтесь кострами, синие ночи….

— Что это было, Ал, — Учитель присел на край койки, — там, на полигоне, твои упражнения с мечом и магией? -

О, и ректор с Сааной здесь, скромно притаились за спиной у Стига. Сейчас весь мозг вынесут своими вопросами.

— Если бы я сам знал, Учитель, — пожимаю плечами, — одно могу сказать точно, мне удалось использовать для создания Ветра праха энергию исцеления, а эффективность данного заклинания вы сами могли оценить.

— Но как тебе вообще такое в голову пришло? Ты же мог погибнуть, ведь никому до тебя никогда не удавалось использовать энергию чужеродного источника для своих заклинаний!

— Но ведь ни у кого и не было до этого двух источников, — констатировал я, — просто, когда у меня кончилась энергия одного источника, я взял из другого.

— То есть, теоретически, при лечении тяжелых ран ты можешь использовать черный источник? — промурлыкала, присаживаясь с другой стороны кровати заведующая кафедрой Целительства. Да-да именно так и ни как иначе, судя по фанатичному блеску этих прекрасных глаз, я попал. Нет, ни так, я ПОПАЛ!!! Блин, как не хочется быть подопытной лягушкой. А ведь судя по взглядам этой троицы, меня уже успешно препарировали. Э-э, народ, я жить хочу! И желательно долго и счастливо. Ага, сч-а-аз, размечтался милок, коллега подайте-ка, пожалуйста, вон тот скальпель и крепче держите больного, а то он брыкается и мешает науке…

— Ал, позволь тебе представить главу Лира, господина Алексиса. Господин Алексис, это мой ученик Ал. — представил нас друг другу Учитель.

«Знакомьтесь! Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса. Унесите.» — хихикнул голос внутри меня.

А префектура впечатляет, решил я, оглядывая кабинет главы из удобного кожаного кресла и прихлёбывая предложенный чай. Нет, ну точно зря я в маги пошел, нужно было сразу во власть двигать.

«Кто тут, к примеру, в цари крайний? Никого? Так я первый буду» — тут же отозвался внутренний голос.

Живут же люди — умеют устроиться. В этом борове-пудинге, я имею ввиду главу, килограммов под сто пятьдесят будет.

А так любить деньги, как это умеет он, это надо уметь (простите за мой французский), вот это, понимаешь, сильные чувства. Иные и о детях так не заботятся, как он об этих симпатичных желтых кругляшах. Сколько, сколько ты сейчас прохрюкал, заплатишь за упокоение погоста в это деревне? Я не ослышался? Целых пятнадцать золотых? Блин, я же честно старался не заржать, а тут такой запрещенный приём, придётся закусить губу.

— Вы в своём уме, любезный, — Стиг явно получал удовольствие от торга, — предложить Академии эти жалкие гроши.

Да за эти деньги даже бакалавр-наёмник не возьмется за работу, а к вам отложив все свои дела, прибыл заведующий кафедрой Некромантии с учеником — двести!

«А двести рублей спасут отца русской демократии?» — блин, я закашлялся, поперхнувшись чаем. Наверно простудился по дороге, вот кашель и мучает. Я зажал себе рот платком и пытался молчать, в смысле кашлять в тряпочку. Уф-ф, уморили, честное слово. О, ударили по рукам на ста десяти монетах. Нормально подняли! Шестьдесят процентов

Академии — шестьдесят шесть монет, тридцать пять процентов Учителю — около тридцати восьми с копейками, пять монет с копейками — мне. Спасибо Учителю, а то мог вообще лапу сосать, выделил мне пять процентов. А то без бабла совсем хреново, степуху здесь ведь не платят…

— Тру-у, добрались господа маги, слава Единому, — перекрестился, остановив клячу, наш извозчик, — вон дом старосты, там ещё петухи на воротах вырезаны, туды вам.

Я с хрустом потянулся и выпрыгнул из телеги. Ё-моё, вы когда-нибудь бывали в жо… э-э, заднице мира? Нет?

Рекомендую приехать в Гадюкино, не пожалеете — очень познавательно: сверху льёт, снизу жижа по щиколотки норовит стянуть с тебя сапоги — даже при ураганном ветре можно не беспокоиться, знай себе пальцы в сапогах растопыривай пошире, да стой спокойно. А вообще данная деревенька — это что-то. Справа налево тянется авеню развалюх эдак на пятьдесят, огороженных друг от друга покосившимися заборами. Романтика, блин. Такой брутальной глубинки я ещё в жизни не видел.

Отдай сапог, отдай, кому говорю, собака страшная. Со смачным чавком, поочерёдно, выдирая из жижи сапоги, подходим к дому старосты и колотим в ворота. За ними тут же забрехал кабысдох-тузик, да так противно, что у меня даже зубы заныли.

— Хозяин, — забарабанил я ногой в ворота, — хозяин, мать твою, уснул что ли? Так темнеет ещё только, открывай, некроманты по твою душу пришли.

Разоряющийся тузик заткнулся посередине воя, как будто ему кто-то зажал пасть. Кажется, чей-то голос ещё сказал:

«Вякнешь, порешу паскуда!».

— Что угодно, господам некромантам от бедного старосты, — проблеяли за воротами, — мы люди мирные, никого не трогаем, все налоги платим вовремя, работаем в поте…

— Ворота открой, бумага для тебя есть от главы Лира, — я так сгоряча засадил сапогом в воротину, что сам чуть не взвыл как тузик. — Мы насчет погоста приехали.

— Ох, ты ж господи, — моментально распахнулись ворота, — проходите, проходите скорее в дом, а то не ровен час опять принесёт нелёгкая этих тварей.

Староста, оказавшийся плешивым мужиком, лет под пятьдесят, вьющийся вездесущим ужом, успевающим и дверь в дом перед Учителем распахнуть и тузика, высунувшего нос из будки пнуть, начал суетится вокруг нас. Провел в дом, усадил на лавки, зажег лучину, развесил сырые плащи на печи. Хозяйка — худая, молчаливая баба, подключилась к суете хозяина и стала накрывать на стол, выставляя нехитрую снедь. С печки, из-за занавески выглянули двое чумазых мальчишек лет десяти и восьми и уставились на нас.