Пробуждение - Влад Ли
Я ревел в голос. От того отчаяние, что накрыло меня с головой. От чувства бессилия. От жалости к самому себе. От ужаса за родных.
Ещё никогда мне не было так плохо. Никогда я не чувствовал себя настолько слабым и беспомощным.
Всё, что я делал, мне не помогало. Никакие попытки сжечь всю эту боль во внутреннем огне не давали результата. Но я всё равно продолжал цепляться за пламя. Не потому, что надеялся, что мне станет легче, а потому что не за что было больше хвататься. И если я отпущу и это, у меня останется только боль.
Мамочка моя, прости меня, но я больше не могу на это смотреть!
Размазывая слёзы, я начал молиться. Раньше таким не увлекался, но сейчас мне больше не к кому было обратиться.
Не повторяя текстов, о которых лишь слышал, но никогда их не знал, я обращался, к той силе, как мог. Я взывал к тому высшему началу, о котором принято вспоминать, только когда сильно прижмёт.
Я жаловался, а потом ругал. Просил прощения. Угрожал и снова просил прощения. Молил всё прекратить и снова ругал. Я обещал, что исправлюсь, что брошу всё и уйду в монастырь. Клялся, что построю храм, и уйду в монахи, что сделаю всё, что угодно, лишь бы всё прекратилось. Рыдал и просил дать мне сил, чтобы не сойти с ума. Снова ругал и молил о прощении. Просил всё прекратить, или дать мне сил, чтобы всё это хотя бы принять.
Возможно, это и не было правильной молитвой, мне сложно сказать, но искренней было точно.
Услышали меня или нет, было не ясно, но в какой-то момент мне полегчало. Я вспомнил, про маму, про остальную родню, про то, что у меня есть возможность их найти и спасти. Вспомнил про то, что пока я не сдался, у меня есть шанс, а пока есть шанс, нет смысла сдаваться.
Уцепившись за эту мысль и завалившись на спину, я вернулся к просмотру. И когда видел очередную смерть, мне по прежнему становилось плохо и больно, но теперь я просил чтобы мне дали сил, что бы уняли мою боль.
И почему-то становилось легче.
Появилось чувство, что мне есть кому отдать часть того неподъёмного груза, что так неожиданно свалился на мои хрупкие плечи.
И тогда я возобновлял поиск. Я нащупал путь.
Так мне казалось, пока не увидел её.
Она лежала в кустах. Безмятежная. Такая беззащитная.
Светлые волосы обрамляли круглое лицо. Эта ямочка на щеке, длинные ресницы, и взгляд широко распахнутых голубых глаз, что был направлен в небеса. И мне прямо в душу.
Я не смог отвести взгляд.
Молил об этом, но не мог.
Сжигал свою боль, но не мог.
Искренне этого желал, но не мог.
Эти глаза затягивали, словно в бездну.
Я достиг в отчаянии дна. И посмотрел на себя глазами этой детской головы, что сказала мне.
— Так нельзя.
И внутри что-то сломалось.
* Какое-то время спустя *
Хронобарьеры наслаиваясь друг на друга, создавали эффект оптической иллюзии, и потому для всех, кто смотрел со стороны, их по сути и не было. Те же деревья, та же трава. Но если для внешнего наблюдатели пейзаж оставался прежним, то для того, кто смотрел изнутри, вся площадь между первым барьером и внутренним контуром стала зоной отчуждения. Там не было ничего, кроме высушенной и спрессованной земли.
Но если бы кто-нибудь смог заглянуть под барьер, то увидел бы странную картину.
Мужчина лежал и рыдал.
Иногда он был тих, иногда же кричал и катался по земле. Но потом обязательно вставал. Хромая, наступал на примотанный к ноге кожаный браслет, и подбирал технологичный на вид метатель. А когда перед ним открывался маленький портал, выпускал туда до десятка снарядов. Когда они кончались, стрелок выхватывал из воздуха очередной магазин, пустой же бросая на землю. И вновь открывался портал, и снова летели короткие и тонкие, но острые и прочные металлические стержни.
Иногда в портал залетали гранаты.
Бывало, мужчина, что-то кричал, но чаще всего, это было что-то бессвязное.
По лицу и движениям было видно, что человек измотан до крайности. Но валяющиеся тут и там пустые колбы из-под алхимических зелий могли бы пролить свет на то, как он до сих пор держится на ногах.
Конечно, по пустой таре было сложно точно определить, но если бы кто-то взглянул на этого человека магическим зрением, то увидел бы, что стимуляции подверглись и мышцы, и органы и центральная нервная система.
А так же в глаза бы бросился занимательный факт.
В груди у стрелка закручивалось и уплотнялось пламя. Различные специалисты могли бы по-разному описывать происходящее, но все сошлись бы во мнение, что перед ними безумец и будущий инвалид. Если ему не повезёт выжить.
Процесс сжатия энергии, очевидно, плохо контролировался, если слово контроль вообще применимо к данной ситуации.
Естественный, но подстёгнутый алхимией процесс, без должного внимания и навыка приводил к тому, что когда пламя доходило до определённого уровня плотности, оно вырывалось из сгустка и расходилось по каналам, принося тому, в ком горело, нестерпимую боль.
Такое варварское отношение к тонким процессам приводило к деформации, разрывам и пережиганию энергетических каналов. И, если бы не дорогая алхимия, то человек давно бы впал в беспамятство. А возможно, и в кому. Если бы не умер в диких корчах на месте.
В моменты, когда пламя вырывалось, мужчина падал на землю и начинал дико кричать. Но впасть в спасительное забытьё, ему не давали всё те же эликсиры.
И потому, через какое-то время, он снова вставал, и ситуация повторялась.
Крики, слёзы, зелья, порталы, стрельба, гранаты, крики, слёзы …
Но в какой-то момент, пламя не смогло вырваться, а, закрутившись, сжалось до критической величины и в груди у человека засияло солнце.
Маленькое, блёклое, мутноватое.
Но оно стало точкой притяжения для всего того огня, что он генерировал своими эмоциями. Огня, что разгорался тем ярче, чем спокойнее становился человек.
Казалось, стрелок если и заметил изменения в себе, то не придал им значения. Но падать он перестал.
Весь грязный, в рвоте, крови и соплях. С опухшим от слёз лицом. Поседевший. Он продолжал делать своё
