Княжна. Тихоня. Прачка (СИ) - Марианна Красовская
— А и пойдем, — обрадовалась предложению я. — Только сапоги бы мне, мокро на улице.
Давно я так не отдыхала. В горах привольно, дышится легко, глаз радуется облакам да снежным вершинам. Здесь по-другому. Золотая листва, простор, огромное синее небо над головой. Солнце снова припекает, разгоняя холод. Трава еще зеленая, хоть и мокрая. Сапоги Миланкины мне велики, но это не страшно.
А тишина, какая тут тишина! Только птицы щебечут и ветер шуршит сухой листвой под ногами.
— Нравится? — любопытствует Симеон.
— Очень. Славный у вас дом. И семья славная. Вы ведь не женаты, Симеон Святогорович?
— Не нашел пока ту самую, кто меня до конца жизни терпеть готова.
— Какие ваши годы, найдете еще.
Мы в уютном молчании обошли весь большой сад. Поглазели на пруд, сорвали поздние яблоки с яблонь, посидели на деревянной скамейке. Я с удивлением разлядывала кур и уток, гуляющих на заднем дворе.
— Коз смотреть пойдете, Марта? Или коров? Может, к поросям заглянем?
— Насмотрелась я в своей жизни и на коз, и на свиней, — смеялась я. — В другой раз лучше в поле меня вывезите. Пшеницу уже всю убрали? Никогда не видела, как она растет.
— Пшеницу убрали, а покос еще будет. Верхом ездить умеете?
— Конечно.
— Так после обеда в поле и поедем.
Но после обеда никуда мы не поехали, потому что завели за трапезой с князем беседу о патенте. Он сердился на меня за то, что я все еще не прошла комиссию, а я с тоскою думала про морковь и прочие корнеплоды. Почему такая несправедливость? Насколько легче в этом деле мужчинам! С них никто девства не требует.
— Значит, решено, — гудел Озеров-старший. — Завтра поутру домой поезжай и займись этим вопросом.
Я вздыхала. Кончился мой отдых. Как же мне Гора соблазнить? Вся моя жизнь превратилась в какую-то дурную комедию. Впору книги писать.
Настроение было безнадежно испорчено. Даже румяные лица детей не радовали. Марэк без капризов согласился пожить у деда Святогора, он уже подружился с Митрием, который, хоть и был младше на год, но ростом не уступал наследнику. И болтал глупости ничуть не хуже.
Амала же жалась ко мне, не слезала с рук. Оставить ее будет слишком жестоко для рано потерявшей родителей малышки. Да и странно будет, если я вернусь без обоих детей…
Добрая Радмила вилась вокруг меня горлицей, предлагая то шубку, то душегрейку на меху, то «совсем новую юбку, что ей давно стала мала». Я вяло отнекивалась: не привыкла к таким милостям. Но душегрейку — то есть распашную замшевую жилетку на меху — все же взяла. Не устояла, красивая очень и теплая. Тем более впереди холода.
— Брось, — махнула рукой Радмила. — Тут не север. Долго до настоящих холодов еще. Сейчас неделя дождей будет, а потом распогодится. Вот приедешь сыночка навестить и убедишься сама.
То ли князь супруге ничего не сказал, то ли она отлично хранила его секреты.
Стемнело рано. Детей забрала нянька, строго наказав мне выспаться перед долгой дорогою. Мне же спать еще не хотелось, и я, закутавшись в шаль, вышла на крыльцо. Старый сад дышал жизнью. Настоящей, исконной, неторопливой.
Мне на плечи легли тяжелые руки.
Я вздрогнула и попыталась обернуться, но горячее дыхание опалило озябшее ухо, и тихий голос Симеона прогудел:
— Уезжаешь завтра?
— Да.
— Так и не узнали мы друг друга ближе.
Я хотела ему напомнить, что и не собирались. И вообще — он меня, кажется, на пару лет младше. Не хватало мне еще с глупыми мальчишками дружбу водить! Да и не пара мы — я вдова, а он — княжеский сын. Но ничего сказать не успела, потому как он меня к себе развернул и нагло, не спрашивая разрешения, поцеловал.
Глава 17
О том, что хрен морковки не слаще
Сильные руки, горячие губы — и мне не противно и не страшно. Симеон — он вот такой, вообще не опасный, я его уже немного узнала. А в голове молнией мысль: это мой шанс! Вот она, морковка-то! Один раз позволю ему, а потом уеду. И никто не узнает. Даже и хорошо, мне прятаться не нужно, хитрить не придется. Сёма сам все сделает. Только б не спугнуть его!
Я тихонько выдохнула и приоткрыла губы. Обвила руками его шею, поднимаясь на цыпочки.
— Согласная? — шепнул он.
— Да.
— Ух ты!
И подхватил меня на руки.
— Куда?
— Ко мне, конечно. Ко мне сунуть нос никто не смеет, я все же хозяин тут.
И потащил меня в темноту.
Что делать, как себя вести? А ну как я все испорчу? Как распутные женщины себя должны в постели показывать? Матушка мне только про леди рассказывала: лежать, не сопротивляться, не плакать ни в коем случае — по крайней мере при муже. Потом можно, когда он в свою спальню уйдет. Что-то мне подсказывало, что с Симеоном нужно по-другому.
Меня поставили на ноги в темной спальне прямо возле кровати. Никаких сомнений не осталось. Что я творю? Жизнь ведь себе испорчу! Жалеть буду… м-м-м…
Снова руки и губы, снова крепкое и горячее мужское тело. Сёма пытается расстегнуть мое платье, ткань трещит. Я отталкиваю его с шипением:
— Порвешь ведь, медведь! Я сама!
— Люблю самостоятельных женщин, — соглашается он и быстро раздевается.
К счастью, небо затянуто тучами, и луна не светит, и я почти ничего не вижу. Руки дрожат, зубы стучат от страха, но я расстегиваю крючки на платье и позволяю ему сползти вниз, на пол. Семка выдыхает сквозь зубы — и я снова взлетаю в воздух, а потом касаюсь спиной прохладных простыней.
Ну, дальше будет быстро. Мне замужние подруги немного рассказывали про это самое. Больно, но не долго. Перетерплю.
Видимо, южные мужчины слеплены из иного теста. Симеон не спешит. Он снимает с меня белье и покрывает стремительными поцелуями плечи и грудь. Мне ничего не нужно делать, только тихо вздыхать, но я позволяю себе расслабиться и запустить пальцы в буйные кудри. Это приятно.
Снова поцелуи, которых я уже не боюсь, а напротив, неумело отвечаю. Мне нравится с ним целоваться. Больше не холодно, даже наоборот — слишком жарко. Он горячий, гладкий и твердый. И очень осторожный: боли почти нет, даже немного приятно. И я почти жалею, что все окончилось.
— Прости, я был неловок. Ты не успела. Исправлюсь, обещаю.
— Все замечательно, — шепчу я, глядя широко распахнутыми глазами в темноту. —
