Книга осенних демонов - Ярослав Гжендович
Сейчас же фигурка исчезла. Остался только медный продавленный диск на трех лапках ящерицы, а от хамелеона не осталось и следа. С сигаретой, приклеенной к губам, я тупо уставился на пепельницу, и мозг крутился на всю катушку, выдавая одну за другой рациональные версии. Хамелеон отвалился от времени. Я случайно отломал его и не заметил, вор пробрался сквозь калитку и три замка, чтобы прокрасться в кухню и рьяно отпилить медного хамелеона от пепельницы, а потом унести его в кармане, не обращая ни малейшего внимания на другие ценности. Кто-то из моих друзей случайно сломал ее, а потом трусливо спрятал фигурку, чтобы избежать моего сурового гнева. Надо мной подшутили.
Каждая из этих версий немногого стоила, но все вместе они имели значительный вес, чтобы помочь сохранить веру в рациональное устроение мира.
Я залил заварку кипятком и на три минуты поставил чайник на разогретую конфорку. Чай не должно заваривать дольше, потому что он становится слишком терпкий.
Когда в поисках коричневого тростникового сахара я открыл шкафчик, услышал стук. Это был явственный резкий звук, будто кто-то молоточками часового мастера неритмично выстукивал на доске дробь. Иногда такие звуки издают трубы или просто соседи.
Глядя в окно и чувствуя непонятное беспокойство, я выпил чай.
А потом нашел хамелеона. Подняв переднюю лапку, тот стоял на бамбуковой ручке чайника для заварки. «Нет, это анекдот, — подумал я, — ведь минуту назад я держал чайник в руке и на нем определенно ничего не было». Я почувствовал, как по спине побежали мурашки. И тогда глаз фигурки, похожий на рифленый конус, пришел в движение. Я остолбенел. Хамелеон медленно, будто осторожно, опустил лапку, а потом стал механически, как маятник, раскачиваться вперед-назад. Я вскочил со стула с колотящимся сердцем, и тогда ящерка стала двигаться по ручке чайника, потом, громко стуча металлическими лапками, прошла по кухне, с небывалой скоростью забралась по шкафчику вверх, а потом пропала. Только тонкий, отливающий желтой медью хвостик скользнул по ламинированной серо-зеленой дверце.
Я упал на стул, сердце стучало, как паровая машина, я пытался уговорить себя, что это все-таки шутка. Не знаю, почему мы так хватаемся за утверждение, что кто-то над нами смеется.
А с другой стороны, что может быть для психолога большим кошмаром, чем собственное сумасшествие? Предположим, кто-то хочет довести меня до безумия. Сначала он подменивает пепельницу или отпиливает зверушку. А потом выпускает в кухне хамелеона, выкрашенного в медный цвет. Кто? И зачем это делать, не говоря уже о том, где ему взять такую ящерицу? Разве что он держит зоомагазин.
Мысль о том, что по кухне бегает живой хамелеон, принесла облегчение, но одновременно она означала, что кто-то забирается в мой дом, плетет интриги, выслеживает и определенно имеет ко мне не самые лучшие намерения.
Я обыскал всю квартиру, но не нашел ни малейших следов злоумышленника. Из кухни доносилось ритмичное постукивание, которое со всей определенностью не могла издавать живая ящерица. Так топать мог только тяжелый металлический хамелеон.
Но я, однако, не обращал на него внимания. Это предохранитель. Непонятные или необъяснимые вещи, когда их рассматриваешь вблизи, способны разрушить всю структуру мира. Складывается впечатление, что она уже никогда не будет прежней. Но как только они пропадают с наших глаз, тотчас же дыра в рациональной действительности оказывается заделана. «Мне что-то привиделось», «может, я плохо услышал», «это всего лишь дрожащий от ветра воздух», «как странно иногда кричат птицы», «наверное, у меня была кратковременная галлюцинация», «я переутомился» — так можно без конца. Остается только воспоминание о наваждении или о коротком безумии.
Потому я и не пытался найти и поймать зверушку, чтобы подвергнуть ее какому-либо обследованию. Если бы оказалось, что это ожившая металлическая фигурка, я должен был сойти с ума. Какое-то время, растревоженный и злой, я ходил по дому, проверяя углы и ища следы заговора, тем временем хамелеон замолчал, а мой мозг остановился на мысли: «Я переутомился». Это самое легкое. Найдите в современном мире человека, который не переутомлен!
Утром я уже был уверен, что фигурка отвалилась и потерялась самым естественным манером, а вечером меня от усталости просто посетила временная галлюцинация.
Я завтракал, смотрел телевизор, позволял времени течь сквозь пальцы. Поехал в магазин. Пошел на обед в ресторан. Опять смотрел телевизор, читал книгу. Свободное время текло и медленно, и одновременно слишком быстро.
В субботу вечером я пошел в какой-то клуб с явным намерением найти себе девушку. Выштудированное одиночество и независимость — это одно, но я не отшельник. Впрочем, посещение ресторана с намерением познакомиться еще не значит ничего конкретного. Я мог пойти туда, рассматривать женщин, развлекаться мыслями о занятии с ними любовью, а потом выпить свой коктейль и спокойно пойти домой, ничем не рискуя: ни болезнью, ни беременностью, ни какой бы то ни было драмой. С другой стороны, всегда что-то могло случиться, и как раз это было приятно. В какой-то степени все зависело только от меня.
Отправляясь в клуб с этой целью, я иду один. Но нередко бывает, что и выхожу тоже один. Как правило, все заканчивается визуальным контактом. Иногда несколько танцев и разговоры. Иногда же и нет. Дело не в том, что я боюсь разговаривать с женщинами. Я скорее боюсь, что разговор удастся.
Я смотрел на танцующих девушек, на которых падал ультрафиолетовый свет, пучки лазера и отблески света, отчего дамы превращались в чуждых, неоновых чудовищ, блестящих, подобно глубинным рыбам. Грохот музыки долетал до меня как сквозь вату, в танцевальном зале было как в тропиках, мрачный и холодный ноябрь остался за окном. Вместе со всеми понедельниками, вторниками, собраниями совета, квартальными отчетами, канцелярскими штучками, нехваткой денег, нереализованными мечтами. Все это осталось за дверью, проблемы прогнала музыка, растворили коктейли в высоких бокалах. Некоторым же помогли полосы белой пыли, размельченной краем кредитной карты.
У девушки, сидевшей за барной стойкой по соседству, были мокрые от пота бедра, ее шея блестела в танцующем блеске прожекторов. Она была симпатичная. Не совсем в моем вкусе — такая классическая блондинка, которых, кажется, обожают мужчины. Длинные ноги и красивые глаза, окаймленные черными ресницами и бровями. Я должен заказать ей выпить. Должен выйти с ней в эту черную, густую от холода ночь. Должен поехать в ее квартиру. В пятиэтажку в центре, недалеко от университета, со следами потопа на штукатурке.
Она посмотрела на меня, оторвавшись от бокала, и тогда что-то произошло. Чувство было острым,
