Роман Суржиков - Стрела, монета, искра

Джемис покачал головой:

— Вы никогда не сравняетесь со мною, милорд. Не в обиду, но это так. Уже поздно, вам следовало начать обучение лет в десять.

Эрвин удовлетворенно кивнул:

— Благодарю за правду. По крайней мере, я хочу быть способным уложить любого из тех зазнаек, кого на Юге по какой-то странности называют рыцарями.

— Это вовсе не сложно, милорд, — ухмыльнулся Джемис. — Да, вы можете на меня рассчитывать.

— И вторая просьба. Всегда говорите мне правду.

— Клянусь быть честным пред лицом сюзерена, — повторил Джемис церемониальную фразу.

— Я не об этом. Такими словами кайры клянутся моему отцу, а позже говорят лишь то, что он хочет услышать. Говорите мне правду, какой бы мерзкой она ни была. Как о фехтовании, как о неженке.

— Это мне по душе, милорд, — кивнул Джемис.

— Клянетесь?

— Клянусь.

Воин повернулся к долине:

— Как раз есть наготове одна правда. В замке что-то неладно, милорд.

— С чего вы решили?

— Искровые фонари. Их зажгли, хотя еще не стемнело.

— Вы кто такие? Зачем явились?

Эрвин и Джемис — оба опешили. Где это видано, чтобы простой городской стражник задавал вопросы кайру?! А о герцогском сыне и говорить нечего!

— Отпирай, дубина, — рыкнул Джемис. — У тебя глаза гноем заплыли? Не видишь, что ли, кто перед тобой?

— Вижу, что воины, — сказал охранник сквозь зарешеченную форточку. — Но как же я впущу? Ворота-то заперты.

— Да ты наблюдателен, как Праматерь Елена! — оскалился Эрвин. — В том и дело, друг мой философ, что ворота заперты! Сквозь запертые войти сложно. Отопри их живо и не заставляй просить дважды!

— Не велено отпирать, сударь, в особенности тем, кто при оружии.

— А с какой тьмы вы их заперли? — возмутился Джемис. — Город закрывается после вечерней песни, а она еще звучит.

— Так, как вы говорите, было раньше. Но вот уж полмесяца, как запираемся при начале песни. Герцог повелел, ничего не могу сделать.

Джемис нахмурился:

— А командует охранением кайр или такой же баран, как ты?

— Кайр Гленн командует.

— Так зови его живо! Пускай он мне сам скажет, что не впустит в город братьев по оружию!

Стражник нехотя ушел. Эрвин шепнул Джемису:

— Если кайр Гленн меня в лицо не узнает, то и не говорите ему, кто я.

— Почему, милорд?

— Так будет лучше. Странное что-то здесь творится… хочу сперва понять.

Командир привратной стражи, действительно, не признал Эрвина. Но Джемис был ему знаком.

— Лиллидей?.. Стоило бы вам пораньше успеть.

Он поколебался и все же отдал приказ открыть калитку. Но встал в проходе, загораживая путь.

— А что за молодчик с вами, кайр Джемис?

— Отвечу сразу, кайр Гленн, как только пойму, какое вам до этого дело.

— Странно вы двое смотритесь. Парень тощий, а конь под ним хороший, не хуже вашего. Парень при мече, а вы, кайр, — нет. Если б я вас не знал, то решил бы, что вы — его пленный.

— Он мой оруженосец, — бросил Джемис. — Из дворян, потому конь. И это мой меч, не его. Клянусь, парню хватит секунды, чтобы подать оружие, а мне — чтобы кое-кому укоротить нос.

Кайр Гленн взвесил, ответить ли на подначку, но решил не связываться. Это тоже было странно.

— Проезжайте, — сказал Гленн и добавил: — Только хотя бы в замок сегодня не суйтесь. Заночуйте в городе.

— Почему вдруг?

— Там не рады гостям, особенно — после заката.

— С каких пор?

— Недели две. С тех пор, как Принцесса с мужем прибыла.

Собор Светлой Агаты по-прежнему стоял в лесах. Соборная площадь — одна из самых людных в Первой Зиме — изобиловала постоялыми дворами и трактирами. Джемис предложил:

— Не лучше ли, вправду, остаться на ночь в городе? В замок пойдем утром, милорд. Все больно нервные, могут и угостить болтом.

— Не думаю, что дотерплю до утра. Меня очень волнует поведение стражи. Город словно готовится к осаде. По-вашему, кайр, в чем причина?

Джемис пожал плечами:

— Надо быть чокнутым самоубийцей, чтобы осадить Первую Зиму, когда герцог в городе. А он здесь — флаг над замком.

— Тогда в чем дело?

— Гленн сказал: Принцесса приехала вместе с мужем. Думаю, этому горе-лорду Шейланду западники снова прижали хвост, и он прибежал сюда — прятаться.

— Но зачем усиленная боеготовность? Кто-то решил, что варвары сунутся в Ориджин? Абсурд!

— В знак уважения к графу… а скорее, к вашей сестре, милорд. Кастелян выслуживается.

— Хм… — Эрвин покачал головой. — Мне все-таки тревожно. Пойдем в замок сегодня.

— Не поесть ли перед этим? Вдруг что не так — силы пригодятся, милорд. И Стрелец, бедняга, истекает слюной.

— Не возражаю, поешьте и накормите пса. Но я вам компанию не составлю. Хочу кое-кого повидать, — Эрвин повернулся к храму. — После ужина ищите меня там.

Собор Светлой Агаты — многовековое детище Ориджинов — казался Эрвину почти столь же близким, как родной дом. В детстве он бывал здесь каждую неделю, если не чаще. Каждый из сотни служителей собора — от младших служек до самого епископа — знал Эрвина в лицо. Он не знал отказа ни в чем, по первой просьбе его впускали в любые уголки и закутки собора, отвечали на любые вопросы.

Маленького Эрвина приводило в восторг возвышенное, утонченное величие собора. Замок Первой Зимы был куда массивнее храма, но, сложенный из угловатых темных глыб, выглядел угрюмым и вдавленным в землю. Собор Агаты, напротив, уносился ввысь. Стремились к небу колонны, причудливая форма и нежно-дымчатый цвет придавали им эфирной легкости. Тянулись вверх стрельчатые мозаичные окна, винтовые лестницы, ведущие в башни. Опорные арки выгибались к облакам, выбрасывая крышу на сумасшедшую высоту, и там, на птичьем полете, скрещивались меж собою. В потолке имелись многочисленные окна, они насыщали светом своды, и вершина собора сияла днем, маня к себе взгляды.

Эрвин знал здесь каждый закуток. Больше того, каждый угол хранил отзвук его воспоминаний. Вон там, в центре мозаичной спирали на полу, лицом к алтарю стояли они в детстве по церковным праздникам. Впереди Эрвин с сестрой, взявшись за руки, за их спинами — отец и мать, и Рихард подле отца. Рихард был наследником и почитался важной персоной, а Эрвину с Ионой отводилось место детей. Им было мучительно скучно во время богослужений, и они играли: выбирали кусочки из бесконечных проповедей епископа и склеивали в послания друг для друга. Когда Эрвин слышал подходящее слово, он сжимал ладонь сестрички. Слово за словом складывал фразу: "Пусть — вечер — будет — гроза", а она сигналила в ответ: "С — тобой — не — боюсь — гром и молния".