Марина Дяченко - Магам можно все (сборник)

Но не сказал.

Однажды ночью Юстин проснулся оттого, что дед стоял над ним со свечкой. Юстин обозлился и чуть было не обидел деда грубым словом, но удержался.

— Юстинка, — сказал дед, и свеча в его руке дрогнула, проливая воск на пальцы. — Ну поверь ты старику…

— Что? — спросил Юстин, испугавшись, что дед рехнулся от переживаний.

— Будь он проклят! — тонко вскрикнул дед. — Колдуны ведь, хоть какие могучие — из людей все же, и ясно, чего от них ждать… А этот — ты знаешь, каких колодцев он Хозяин? Не знаешь, Юстинка… Не тех, где воду берут. Других колодцев… Ох, глубоких, Юстинка. Не надо нам беды, заклинаю, забудь ее, забудь, объяснить не могу — так хоть поверь старому, поверь, а?

Из здорового делового глаза скатилась слеза. Юстин испугался.

На его памяти дед не плакал никогда.

Того, что случилось в самой середине осени, никакое дедово гадание предсказать не смогло. Наверное, не солгал Хозяин Колодцев — будущего нет…

Юстин был дома — разгружал телегу дров, которую удалось накануне выменять на десять корзин «эльфушачьих» яблок. Носил дрова под навес, сортировал, складывал; перестук многих копыт услышал только тогда, когда всадники были уже совсем близко.

Пятеро. На высоких сытых конях, таких огромных, что Юстинова кляча была рядом с ними, как лягушка перед курицей. Бородатые. Хорошо одетые. Загорелые. Хмурые.

У каждого на поясе имелась сабля.

Юстин как стоял перед поленницей — так и опустил руки, и дрова выкатились на землю со звонким, каким-то даже музыкальным стуком.

— Отопри ворота, — велел старший всадник, глядя на Юстина поверх хлипкого покосившегося забора.

Юстин повиновался. Два всадника въехали во двор и спешились; трое остались снаружи.

Старший вытащил из-за пояса желтую, свернутую трубочкой бумагу. Развернул, провел по написанному толстым, как молодая яблоня, пальцем:

— Как звать?

— Меня? — в ужасе спросил Юстин.

Стражник поднял на него светло-голубые мутные глаза:

— Меня я знаю, как звать… Тебя, суслик!

— Юстин…

Стражник снова заглянул в свою бумагу.

— Ага, — сказал удовлетворенно. — Не зря, значит, в такую даль перлись…

Из дома вышел дед. Вышел — и будто врос в порог.

— Лет тебе сколько? — продолжал допрашивать стражник, не глядя на деда.

— Восемнадцать…

— Ага! — повторил стражник еще более удовлетворенно.

— В армию? — слабо спросил дед, придерживаясь рукой за дверной косяк.

Обладатель бумаги наконец-то заметил его. Поманил плохо гнущимся пальцем:

— Поди сюда, старый…

Дед чуть не упал, спускаясь с порога. Юстин бросился к нему, подхватил под руку.

— Родич он тебе? — спросил стражник, когда дед и поддерживающий его Юстин остановились прямо перед ним.

— Нет, — сказал дед, не опуская глаз. — Приемыш.

— Это молодец, что не врешь, — похвалил стражник. — Где взял? Как звали бабу, которая тебе его принесла?

— Фрина-гусятница, — с трудом выговорил дед. — Господин мой, помру без него. Не забирайте.

Стражник не обратил на его слова никакого внимания.

— А эта Фрина была мать ему?

— Нет. Мать его померла.

— А отец?

— А отца не знаю.

— Сколько ему было, когда ты его взял?

— Год ему был… Господин, не забирайте! Он хворый…

— А вот теперь врешь, — разочарованно сказал стражник. — Он здоровее нас всех, вон какой румяный…

И перевел взгляд на Юстина — а у того тем временем вся кровь ушла куда-то в живот, и щеки стали, наверное, белые-белые — во всяком случае, стражник хмыкнул:

— Ну, теперь-то он испугался… А то красный был, как девка.

Юстин молчал.

Вот так, значит. От тех вербовщиков он в могилу спрятался… Напрасно, выходит, старался. Напрасно Огонька прикончили, напрасно деда чуть не забили до смерти… Потому как все равно — вот она, судьба. Хозяин Колодцев говорит — нет будущего, а народная мудрость не соглашается — чему быть, мол, того не миновать…

— Я не боюсь, — через силу выговорил Юстин.

— И славненько, — одобрил стражник. — Вон к тому тощему в седло сядешь. За спину. Понял?

— Куда? — едва слышно закричал дед. — Не пушу!

— Ты, старый суслик, под копыта-то не лезь, — рассудительно посоветовал стражник. — Пустишь ты, не пустишь — тебя не спрашивают…

И обернулся к Юстину:

— Что стал?

…Он оказался сидящим за чьей-то потной спиной. Босые ноги болтались в воздухе; кричал вслед дед, и Юстин кричал в ответ, что не волнуйся, мол, скоро вернусь…

А лошадь пустилась рысью — и скоро не стало видно ни дома, ни забора, а только спина, перетянутая кожаным ремнем, спина — и немножко неба.

Расстояние, на которое Юстиновой кляче требовалось много часов, сытые лошади стражников одолели играючи. Один раз остановились у колодца — умыться, напоить лошадей, перекусить; пленнику дали кусок мягкого черного хлеба, он откусил раз — и не смог больше есть.

— Эй, парень, — сказал ему стражник, за чьей спиной он ехал, — а что ты натворил-то?

— Натворил? — тупо переспросил Юстин. — Я… а разве меня — не в солдаты?

— Не-ет, брат, — хмыкнул старший, тот самый, что привез за поясом свернутую в трубочку бумагу. — Тебя по специальному приказу велено доставить, так что ты у нас важная птица! Может, языком трепал в таверне?

— Сроду не бывал я в тавернах, — пролепетал Юстин.

— Ну да разберутся, — бросил тот, у кого Юстин ехал за спиной.

— Наше дело доставить… Ну что, трогаем?

И они снова поскакали, и Юстин все пытался сообразить, откуда на него могла свалиться беда — но его подбрасывало на конском крупе, и мысли сбивались, будто масло в маслобойке.

Было уже темно, когда въехали в город.

Над большой комнатой нависал низкий, черный от копоти потолок. Юстин шагнул через порог — и остановился; комната была полна народу, и все лица обернулись к вошедшему.

За его спиной скрежетнул засов.

— Еще один, — сказал кто-то.

— Парень, ты чей?

— Юстин я, — хрипло сказал Юстин. И переступил с ноги на ногу.

— Ну так заходи, — сказал смуглый парень, по виду лет двадцати. — Все мы тут… такие. Не бойсь, заходи.

Вдоль стен комнаты тянулись лавки. Кое-кто лежал, закинув ногу на ногу, кто-то сидел на полу, на куче соломы. Смуглый парень похлопал ладонью по свободному месту на лавке рядом с собой:

— Иди, сядь…

Из-под ладони его выскочил многоногий домохранец, возмущенно пискнул, погрозил тонким кулачком. Смуглый парень равнодушно сощелкнул пискуна в щель; Юстин вздрогнул — он терпеть не мог домохранцев. Брезговал.