Георгий Эсаул - Моральный патруль. ОбличениеЪ

Во дворе – парни, знакомые с детства, даже голоса у них – притерлись, как коврики.

«Нинка! Прошвырнёмся!» – Колян или Гонзо подбежит, подластится, уверенный в силе своих чёрных кудрей.

Красивые ребята, молодые, но толку мне от их молодости и красоты меньше, чем от рваной надувной подушки.

В автобусе за меня не платят; пролезут под турникетом, ржут, а я – либо, как дурочка тоже под турникетом на радость бабкам и негуманоидам, или за билет заплачу, при этом меня ребята ещё и осмеют за напрасную растрату денег, словно я у них кость из ноги вытащила.

При выходе из автобуса или Космолёта, руку не подадут, галантно люк не придержат; а вы и подадите, и придержите, и любезность скажите, и улыбочку зеркальную подарите – не совращение, но приятно.

На пиво денег ребята знакомые попросят, или угостят дешевым; а мне – не вкусно.

Вы же – изысканное предложите, не укоряете, когда я напиваюсь и ножкой о ножку, словно львёнок сучу.

А, как с одногодками до секса дойдет – мама, горюй.

Напьются, долбят, мучают, ум не проявляют, умности не говорят, не льстят, а напоследок так и пинком наградят, прикажут, чтобы стакан фиолетового крепкого принесла, будто я им за услугу должна.

Мечемся рыбами мы, красивые девушки, между старыми и молодыми: с молодыми престижно, но без интереса, без удовольствия, а с отвращением и болью в промежности; а с вами, старыми пердунами – спокойно, нежно, улыбчиво, с прибытком, но словно в могиле с белыми червями.

Ох, судьба-судьбинушка наша, девичья, незавидная, как у макак.

Макака на пальме лапы расставит, и не стыдно ей, но голодает.

Всё, как у людей на сцене!»

Натурщица кухарка Нина сложила речь; а я дыханье затаил, тени на холсте наношу – под грудью, между ног, от пня…

— Дался тебе этот пень хлеборобный! – моральная патрульная Элен с досадой хлестнула себя крапивой по коленке, наказывала за бесцельно проведенное время. — Гадости рассказываешь, а я не психоаналитик платный, я – антипсихоаналитик: и о тенях между ног девушек, и об обнаженности – не замешан ли ты в подрыве морали в Центральных Галактиках?

Не стыдно с кисточкой в руках, словно енот?

Я изумлена, и, если ты через половину часа не расплатишься за нахальство, то предчувствую: вырастет на твоей могиле старый пень через неделю, превратится в памятник художнику с претензиями на превосходство.

Поторопись, иначе, через час мы предъявим квитанцию о штрафе твоей жене – любительнице клоунов.

— Я проведу короткой дорогой, через пашню – там иногда заводские отдыхают с водкой и гармошкой, но с вами не страшно; вы их тоже привлеките за нарушение морали, за подлом устоев общества. – Художник шел за воительницей (за ним — Конан варвар, а замыкал шествие командир – граф Яков фон Мишель; муха кружила над жабо, и граф Яков фон Мишель на время забыл о важной миссии – назидание художнику). – В дом мой входите смело, без стука, а я за дверями постою – могу получить скалкой в лоб; жена моральный патруль признает, помнит папенькины пироги, он их моральному патрулю скормил, по мордасам получил и без порток с обрыва спрыгнул.

Холодно, когда с обрыва без панталонов — последний момент жизни нужно прожить не только красиво, но и с комфортом – пусть миг, но чтобы члены не охлаждались от ветра, когда с обрыва летишь на камни, острые, словно зубы вампира.

— Вы не посвящаете всего себя моральному долгу, художник с выпученными очами, будто вам на шею дикая кошка взлетела, – Яков фон Мишель с неодобрением качал головой, подхватил былинку, перекусил с досады, сверкнул нравственно устойчивыми зубами. – Художник в каждом моменте ловит эстетику, мысленно переносит на холст птиц, зверей, красивых нимф с сияниями вокруг головы…

— Спасибо, Джек, за комплимент! — воительница привычно усмехнулась, как кукушка каждый час из старинных часов отвечает на похвалы часовщика. – Тебе бы миллиард – цены бы тебе не было на ярмарке искусств; но бедность не позволяет; грустно, когда мы, красавицы, любим вас только за богатства.

Сначала я часто влюблялась – верила в сказки о чистых подштанниках рыцарей, о вечной любви бескорыстной, о таланте писателей и поэтов — даже слёзы текли по моим изумительным щекам, когда очередного кавалера бросала, из-за того, что он – бедный, и гуляла с другим, на первый взгляд более выгодным – так кукушка по чужим гнёздам раскидывает золотые яйца гусынь.

Первая любовь, детские года; у него улыбка – светлая, добренькая; колчан со стрелами часто мне подносил, а, как рот раскроет – соловьи затихают.

От любви я чувствовала себя прыгуньей с шестом – высоко, дух захватывает, а под юбкой – нет трусиков; стадион снизу вверх заглядывает и вопит, а я с высоты мысленные письма шлю возлюбленному.

Думала, что изменю своим принципам, выйду за любимого, пусть бедного, замуж, занавесочку на очи повешу; не лошадь я, но шоры для себя придумаю

Уже решилась, глотнула воздуха, но в тот момент очень мороженого захотела – то ли во рту пересохло от волнения, то ли калорий не хватало для храброго признания в любви.

«Дорогой, купи мне мороженого, а я потом растворю для тебя окошко своей любви!» — я попросила, уверена, что сейчас с неба золото упадет на моё счастливое детство.

Возлюбленный полез в карман, покраснел, сопел, – вижу, что пальцами деньги в кармане пересчитывает, затем достал – мелочь жёлтую, губами шлепает, соколов небесных дурными словами вспоминает, будто они всех сорок не перебили, а сороки мелочь по карманам тырят.

На самое дешевое мороженое для меня не наскреб мелочи, или нашел, но пожадничал — часто мужчины жалеют денег на одну девушку, а копят для другой.

Я бы, возможно, простила нищету в тот момент, но возлюбленного моего понесло велосипедом по кочкам.

Вопит на мороженщика, размахивает руками, брызгает слюной, укоряет продавца за повышение цен; за рынком, якобы мороженое дешевле, а здесь на двадцать копеек дороже.

В раж вошёл, Ноев ковчег вспомнил, животных на нём перечисляет, ворчит, ножками беспокойно сучит, потеет, как повешенный, но живой.

В запальчивости назвал меня трущобной девкой; и стал настолько немил, что я уже видела любимого в ином свете – адском, когда из ушей огонь и серный дым, из гортани писк летучей мыши, а ноги – козлиные с копытами.

Без сожаления разрубила ухажера мечом от плеча до бедра – убила любовь.

С тех пор сразу спрашиваю у ухажеров о деньгах; иногда забываю, отчего и страдаю нравственно и физически между ног, словно во сне мне безработного дворника подсунули в постель.

Вы - милый, Джек, но нищий! – Элен примирительно улыбнулась, кинула графу Якову фон Мишелю очаровательную улыбку, послала воздушный поцелуй с чириканьем соловья.