Михаил Белозеров - Нашествие арабуру

Привел ли он за собой городских стражников — кэбииси, а также иканобори, или это было случайностью, никто не знает. Так или иначе, но Акинобу попал в переплет.

Его собеседник тут же произнес заклинание «онгё но мадзинаи»[116] и мгновенно исчез. Акинобу пришлось туго. Против него выскочили сразу трое кэбииси, вооруженные нагинатами. С тем из них, кто стоял ближе всего, Акинобу предпочел разобраться с помощью старого испытанного приема отбора оружия. Этот прием заключался в том, что взгляд и сознание не должны были сосредоточиться на оружии противника. Если бы оно, оружие противника, завладело вниманием Акинобу, он бы погиб. Однако произошло следующее: кэбииси сделал выпад по всем правилам, то есть ткнул и развернулся по оси, потянув на себя нагинату с таким расчетом, чтобы развалить врага пополам. В таких случаях считалось, что второе движение даже излишне, так как тычка еще никто не переживал. Каково же было непомерное удивление кэбииси перед тем, как он умер, когда его нагината не встретила привычного сопротивления и разрубила всего лишь воздух, а противник оказался так близко, что его ужасные глаза посмотрели в самую душу, и кэбииси умер от страха еще до того, как Акинобу вырывал из его рук нагинату. И тогда генерал Го-Тоба перед тем, как на него стали падать мертвые кэбииси, увидел, с кем он все это время имел дело — ему показалось, что он является свидетелем странного коловращения, от которого стражники разлетаются в разные стороны, как рис в молотилке, ибо даже самые лучшие его воины не могли сделать то, что делал Акинобу.

Акинобу сразу сообразил, что нагината не из лучших образцов, что подрубить подпирающие крышу столбы ею невозможно, поэтому он методично стал избивать городских стражников короткими экономными движениями, не забывая о пространстве за спиной, а главное не останавливаясь и используя все помещение харчевни. Тех из кэбииси, кто имел глупость попасть в харчевню в первых рядах, полегли сразу же, потому что Акинобу бил избирательно, применительно к каждому противнику, исходя из его защитного вооружения, а так как большинство кэбииси из-за жары были одеты в легкие доспехи хара-атэ, то они им мало помогали: подвязки лопались, ремешки разрывались и доспехи больше мешали, чем приносили пользу. Применить же лук в закрытом помещении было практически невозможно. Вскоре пол харчевни был завален телами мертвых и умирающих кэбииси. Первый раз он попытался выскочить на крышу, используя замешательство в кэбииси, однако его стерегли лучники. Стоило ему появиться на веранде, как они осыпали его градом стрел, а иканобори даже стал пыхтеть, чтобы выплюнуть струю огня. Акинобу приходилось отступать внутрь, где неугомонные кэбииси, подгоняемые своими офицерами, лезли изо всех щелей. Наконец он пробился на кухню, выбил дверь и выскочил во внутренний дворик. Однако и здесь его ждала засада: лучники, испуганно и не очень-то прицельно дали залп, но Акинобу заметил их прежде и упал на пол за порожек, который и спас ему жизнь — два десятка стрел тут же воткнулись рядом в стены и опорные столбы. Он перекатился, бросив свою нагинату и схватив чей-то меч. Как он жалел, что не взял с собой посох, в котором прятался верный клинок. За долгие годы Акинобу привык орудовать им. И наверное, если бы клинок был с ним, ничего дальнейшего не произошло бы, и кто знает, как сложилась бы наша история. Вероятнее всего, Акинобу все же нашел лазейку и ушел бы в те же самые склепы квартала каменотесов. Но клинка у Акинобу не было. А это значило, что ему приходилось приспосабливаться к тому оружию, которое оказывалось под рукой. Но даже в этом случае он был на две или три головы выше кэбииси. В какой-то момент времени они даже перестали лезть, не слушаясь офицеров, которые предпочитали держаться на расстоянии. Те же из офицеров, кто возомнили себя непобедимыми самураями, пали от руки Акинобу раньше, чем поняли, что с ними произошло.

Наступило короткое затишье. Слышно было только, как кэбииси перебегают от одного укрытия к другому. Видно, я им нужен живой, подумал Акинобу.

Через мгновение они бросились в атаку со всех направлений. То, что они увидели внутри полуразрушенной харчевни, поразило их больше всего: вместо одного врага их встретила целая сотня самураев — страшных, окровавленных, с мечами в руках. В ужасе они кинулись прочь и разбежались по окрестным улочкам. Напрасно офицеры ругали стражников и били их плашмя катана, напрасно они призывали их к долгу, напрасно стращали всеми мыслимыми и немыслимыми карами — ничего не помогало. Тогда они решили — семь бед один ответ, и тоже побежали. Чем дальше они отбегали, тем смелее становились. Наконец они устали настолько, что решили остановиться и подумать. Думали они, конечно, недолго, и решили вернуться и хоть краем глаза взглянуть на волшебного самурая. Стоит отметить, что и парочка иканобори, поддавшись панике, тоже сбежала, так что у бравых офицеров не оставалось свидетелей их позора. Гордость предков взяла верх, и они даже рассудили так: лучше погибнуть от руки соотечественника, чем от пришлых арабуру. Будь другие времена, такого героя носили бы на руках и оказывали самые пышные почести. Но только не арабуру. Им вообще чужда была психология туземцев, и они считали, что даже самые сильные герои должны быть уничтожены, если они враги.

Все это время Акинобу ожидал конца. Не то чтобы он боялся — нет, просто у него не было сил. Он ошибся. Гэндо[117] потребовало столько энергии, что теперь он не мог не то что поднять меч, а даже шевельнуться. Прием двойника сыграл с ним дурную шутку — слишком много напало врагов, и сотворил с полсотни двойников.

Между тем, офицеры, прячась друг за друга и боясь собственной тени, крались в полной уверенности, что живыми из харчевни им не уйти. А один из офицеров сотворил сэппуку, полагая, что ему все равно не жить. Они читали прощальную молитву и подбадривали друг друга. Они рыдали в голос и не могли унять дрожи в коленях. И все из-за того, что они никогда не были настоящими офицерами. Разве истинный самурай будет служить арабуру? Конечно, нет. Поэтому-то к арабуру и шли вчерашние лавочники и банщики, винокуры и гробовых дел мастера, а также прочие простолюдины. Самые умные из них и получили благородное звание офицера, а самые неумные стали рядовыми, и умные получили возможность командовать неумными и даже бить их бамбуковыми палками по головам.

В центре зала офицеры увидели тех, кто внушил им такой ужас: усатых и грозных до умопомрачения самураев в голубых кимоно с божественными иероглифами и с мечами в руках. Офицеры с мольбой бросились на пол и стали горячо, а главное, вполне искренно вымаливать прощения. Их даже не удивила следующая странность: ни один из самураев не то что не шевельнулся, даже высокомерно не произнес ни слова. Ободренные таким приемом, офицеры, не поднимаясь с колен и отбивая поклоны, стали ползком удаляться в полной уверенности, что они прощены. Слезы благодарности текли по их лицам. Каждый из них решил, что тут же бросит это опасное занятие — быть кэбииси, городским стражником, и больше никогда, никогда не станет служить арабуру, будь они прокляты!