Александр Лысиков - Сказка Горелого леса

Малыш уполз к реке и неслышно ушёл под воду. Даже кругов на поверхности не было видно.

— Господин «вольный стрелок», я должен вас предупредить, что наши магические амулеты могут не подходить вам по размеру.

— Ничего страшного, главное, чтобы заработало.

— Но они могут на вас действовать не так, как у нас, смеаглов.

— Как-нибудь приспособимся, — сказал я, достал ещё одну сигарету и закурил.

— Что это у вас?

— Это моя магия, — ответил я со злорадством. Сами посудите, как можно находиться в волшебном Подлунном мире и не иметь ничего магического. Обидно же.

— Для чего она служит?

— Она даёт мне силу и душевное равновесие. А ещё она помогает пытать пленников, — с этими словами я выпустил длинную струю дыма в лицо смеагла.

— Ой, не могу, — с кашлем сказал Кекки, — прошу вас, господин «вольный стрелок», не надо больше. Мне и так плохо. Как вы только дышите подобной гадостью.

Пекки меня не обманул и принёс самый большой кулон из всех, найденных им в норе, висящий на длинной цепочке. С одной стороны на нём был изображен серебряный полумесяц со звёздочкой между рогов, а с другой — два иероглифа.

— Что означают эти знаки?

— Это начальные буквы имени Творца. Они из нашего алфавита, — проявил осведомлённость малыш Пекки. Кекки попросил:

— Теперь отпустите меня, ведь мы выполнили вашу просьбу.

— Нет, сначала научите меня пользоваться вашей магией.

— Тут ничего сложного нет, скажите: «Смеаглес» и магия сделает вас невидимым. А после слова «Смеаглус нон», сама отключится.

Я сказал «Смеаглес», мысленно, конечно же, чтобы смеаглы не смогли сами выполнить моё желание, но невидимым не стал.

— Вы сначала наденьте его на себя, тогда точно заработает, — посоветовал Кекки, — хотя бы на руку.

Я намотал цепочку на запястье правой руки и повторил заклинание, но эффекта не последовало. Задумавшись, я нечаянно посмотрел на кинжал, лежавший на траве, и он, как подморгнув, сверкнул голубым сиянием.

— Ой, выключите свою магию, она лишает нас зрения, — заорали оба смеагла. «Гомо сапиенс», — мелькнуло в голове и я положил руку на кинжал, успокаивая свет.

— Гомо сапиенс, — сказал я, но невидимым опять не стал, — гомус, гоме, гоминенс, — повторял я на все лады, но магия не работала. Вдруг, после слова «гомиенс», перестал видеть себя. Даже одежды не было видно.

— Класс! Просто Супер! Ну ладно, водянки, бегите домой и благодарите Творца, что я сегодня уже поел мяса и поэтому не очень злой. Только скажите напоследок, где вы взяли эти чудные вещички?

После чего убрал ногу со спины Кекки. Они поспешили к реке и только на берегу остановились и крикнули:

— Нам выковали их гномы-пеллаты! — и попрыгали в воду, как лягушки, с плеском и радостными криками.

«На полный желудок и голодать приятней», — вспомнилась мне присказка Мызрова, и тут же согласился с логикой друга. Теперь я мог вернуться в Город без опасения быть узнанным, пойманным и сожженным на костре. Не дожидаясь появления зари, я вернулся к крепостным стенам. Сначала-то хотел сходить к Эсперу и договориться по новому контракту, где меня обязательно угостили бы вегетарианскими корешками. Или грибочками с орешками, но мой желудок дал свой довод в пользу мясных, пусть и ворованных, блюд, а также соли и хлеба. Я решил для себя, что вернусь к колдуну с мешком, полным своих припасов. Тогда и достану ему Золотой ключик. «Интересно, зачем он ему понадобился? Уж точно не для поддержания жизненного тонуса, — думал я, шагая по направлению к Городу, — кстати, если есть ключ, то должна быть и дверь. Не в каморке ли она у старого Карло за старым холстом? Это было бы прикольно». Обычно когда я устаю, у меня всё тело дрожит и от голода желудок устраивает революцию. Но в эту ночь я немало отшагал без привычной одышки и усталости. Попасть в Город я не смог из-за наложенных магических заклятий, видимо они были поставлены не для отражения внутренних врагов, а только внешних. Я подошел к запертым воротам, присел на корточки, облокотившись на Городскую стену, и уснул.

Проснулся от криков охранников, открывавших створки ворот, и вовремя откатился по мокрой от росы траве в сторону, чтобы не быть пришибленным. Охранники меня не заметили и с усилием толкали ворота прямо на меня. Я встал на ноги и отряхнулся от росы, потом тихонько прошмыгнул в Город и пошёл по улице в поисках съестных припасов. Утренняя побудка колоколов растормошила горожан и они принимались за дела, поздравляя друг друга вежливыми словами:

— Доброго утра вам и удачного дня.

Вообще-то, Город был полон крепкими мужиками, красивыми женщинами, послушными ребятишками и мудрыми, убелёнными сединой стариками. У меня промелькнула мысль, что это не они вчера собрались на площади полицезреть на мои страдания и сожжение. Но когда я узнал одну старушку, положившую вчера вечером к моим ногам вязанку хвороста с гримасой отвращения и презрительного отношения ко мне в тот момент, открывшую калитку и спешившую к общественному колодцу, моё сердце опять наполнила ненависть и мои действия стали более целенаправленными. Я, невидимый, перепрыгнул через невысокую ограду и прошёл в дом, побелённые стены которого были увиты плющом. У крыльца лежала собака неопределённой породы. Она подняла, было, морду, заслышав мои шаги, но я послал ей мысленный приказ: «Спать», и она, отвернувшись от меня, издала сонные звуки. Путь был свободен, и я вошёл в домик. В светлой горнице под образами на коленях стоял старик и молился. Я усмехнулся и начал шарить по закромам. Молоко в глиняном кувшине не стал трогать, вдруг они туда лягушку посадили, чтоб не скисло, а вот шматок сала, кусок копчёного мяса и хорошую краюху свежеиспечённого хлеба завернул в чистый мешок и отправился на улицу. Пожалел только, что старик не бьёт земные поклоны, а то бы я обязательно подшутил бы над ним, как Шолоховский Нахалёнок. «Ну ладно, — подумал я, — старость нужно уважать».

Зашёл за дом и сразу стрескал густо наперченное мясо с хлебушком. Сало оставил на потом и пошёл шерстить все дома подряд, но особенно тех, кто жил позажиточнее. Вы, наверное, думаете, что мне было стыдно? Ничуть — они сами были виноваты, нечего им было швыряться тухлыми овощами вчера вечером и это воровство было моей компенсацией за моральный ущерб. Не более того. «Я с них потом ещё возьму — натурой или золотом, но в более удобное время для меня. А пока надо дёргать отсюда, пока на мага не напоролся», — здраво рассудил я и направился к выходу из Города. Впрочем, у одного купца, садящегося в карету, я срезал кинжалом тяжёленький кошель с монетами. В дальней дороге пригодится.