Оксана Панкеева - Дороги и сны

— Готов? Тогда спорим. И если ты не угадал, мы с тобой обязательно туда наведаемся, тайком от прочих магов, и сами поговорим!

— А как мы узнаем, угадал ли я?

— А вот завтра мэтресса Морриган собирается навестить мэтра Вельмира и узнать, как у него дела. Со мной, разумеется. И если к нашему прибытию вопрос еще не будет решен — вот тут-то нам и придется действовать самим.

— Ладно, а если я угадал?

— Я уговорю их, чтобы не брали тебя с собой, когда отправятся с визитом к Скаррону.

— А если не сумеешь уговорить?

— Сделаю так, что тебя придется оставить по состоянию здоровья.

— Постой-ка, не собираешься ли ты переломать мне руки-ноги?

— Да ну, — рассмеялся Мафей, — что ты паникуешь по поводу и без? С тебя и насморка хватит. Кто ж возьмет с собой на такое задание постоянно чихающего и кашляющего товарища?

— А если мэтр Вельмир меня вылечит?

— Жак, ты иногда потрясаешь своим невежеством! Простуда магией не лечится! А аллергия лечится долго и трудно!

— Ладно… — Очередным вздохом Жака можно было с уверенностью зашибить насмерть тролля. — Договорились.

Маленькая кузина не сказала ничего, но смотрела так, что Кантор готов был провалиться сквозь землю. Видят боги, он никогда не считал пьянку в хорошей компании чем-то недостойным и неподобающим, но под взглядом сопливой девчонки отчего-то не знал, куда девать глаза. Мысли похмельного товарища опять же по непонятной причине вертелись вокруг его собственной персоны и непотребного вида оной, хотя он и не имел привычки циклиться на таких вещах. Ему казалось, что все встречные прохожие и пассажиры трамвая смотрят исключительно на его помятую одежду, в которой он нынче спал, и на его опухшую физиономию с красными глазами. Смешанный запах перегара и пива преследовал его, как отряд ночной стражи незадачливого воришку, воспоминание о вчерашней, пусть и не состоявшейся, драке заставляло сгорать со стыда.

Разумом Кантор понимал, что естественными такие чувства быть никак не могут. Он даже вспомнил первую встречу и тот непонятный противоестественный страх, который заставил бывалого бойца растерянно попятиться под взглядом девчонки. Магического воздействия он не чувствовал, но это ни о чем не говорит — папина родня всегда была далека от классической магии. Нахалка явно чем-то воздействует на необразованного пьяницу, это он понимал, но понимание никак не помогало избавиться от наведенного или внушенного раскаяния.

— Саша, — наконец не выдержал он, — перестань.

— Что перестать? — невозмутимо поинтересовалась кузина, и ее глазки вмиг обрели выражение младенческой невинности.

— Прекрати меня стыдить.

— Разве я что-то сказала?

— Я такой же шархи, как и ты, и прекрасно слышу то, чего ты не говоришь. Кстати, ты мне соврала, что не знаешь своего дара.

— Ну не на людях же, дубина!

— Хорошо. Я подожду. Расскажешь дома. А сейчас — прекрати.

— Да я уже давно прекратила!

— Тогда почему?… — Он не стал договаривать, так как в трамвае они действительно не одни, а постороннему человеку вопрос показался бы идиотским.

— Просто подожди, пока не пройдет. А почему — тоже объясню дома.

Дома… О боги, ведь сейчас она войдет в этот самый дом и обнаружит там последствия суровой мужской попойки! На кухне объедки, бутылки, стол в жирных пятнах и потеках соуса, да и пол не лучше — помнится, он бросал куски для кошки прямо на пол, а потом еще и поскользнулся на них… А в комнате разворочен шкаф, вещи ровным слоем по полу и дивану, гитара с рваными струнами… А если кошка в его отсутствие еще и нагадила где-нибудь… Тьфу ты, да что это с ним, в самом деле! Лучше б дорогу запомнил, болван!.. Можно было бы навещать старого маэстро и, возможно, в один прекрасный день встретиться все-таки с неуловимым Толиком…

— Выходим.

Кантор с некоторым облегчением выпрыгнул из трамвая. Хотя он верил в безопасность местного транспорта, эти огромные, зловеще шуршащие повозки его нервировали. Прыгнул он немного неудачно, пришлось беспомощно махать руками, восстанавливая равновесие, и мысль том, что он позорится перед всем честным народом из-за вчерашней пьянки, не замедлила посетить его похмельную голову. Кантор скрипнул зубами, злобно заверил ни в чем не повинные внутренние голоса, что ему ни капельки не стыдно, и переключился на виновницу своих страданий:

— Ты не только о своем даре соврала. Про дедушку почему ничего не сказала?

— Я тебя вообще ни с кем из родни не собиралась знакомить, — огрызнулась малявка. — Почему претензии именно насчет дедушки?

— Это ты сама так решила или папа сказал?

— Папа о тебе даже узнать не успел.

— Мой папа, — уточнил Кантор.

— Твой папа просил вообще тебя из дому не выпускать. Только дядя Витя этого не знал. Чего ты так распсиховался? Это у тебя такая обратная реакция?

Кантор нахмурился:

— У меня такая реакция на все, что мне не нравится. И это естественная реакция для любого человека.

— Нет, только для неуравновешенного. Мало ли что кому не нравится, это не повод на людей бросаться.

— На тебя пока никто не бросался. Но объяснений я все же жду.

— Послушай, дядя Макс мне тоже ничего не объяснил. Они же все со мной как с ребенком обращаются! Увидишься с ним — сам спросишь.

— Спрошу, можешь не сомневаться. А все остальное? Что это было? Тоже эмпатия, только направленная?

— Нет… — Малышка сосредоточенно уставилась на свои ботинки, словно вдруг озаботилась, как бы не ступить в лужу. — Это немножко другое. Пробой восприятия.

— Никогда не слышал.

— Ну вот, например… Помнишь, я тебя напугала тогда, на кладбище? Ну как ты думаешь, если обычная сопливая девчонка грозно посмотрит на взрослого дядю, сильно он испугается? А я могу пробивать восприятие до самых чувствительных точек в подсознании. Причем инстинктивно, я этих точек даже не вижу и не представляю, чем вообще можно было испугать тебя.

— Справедливости ради должен сказать, не особенно ты меня испугала. Удивила скорее.

— Во-первых, я не очень и старалась. А во-вторых, ты смелый человек. Настин Брыль меня тоже не слишком-то боялся, просто инстинктивно старался держаться подальше. Зато видел бы ты, что творится с педофилами…

— Они что здесь, стаями ходят? — Кантор от растерянности даже споткнулся на ровном месте.

Саша невесело и не по-детски ухмыльнулась:

— Меня же все знают. Я же уникальная медицинская аномалия. С виду ребенок, а по документам уже не считаюсь малолетней. Вокруг меня одно время и вправду ходили стаями. А потом мне надоело их пугать, и я одного все-таки прокляла.