Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Однакож… отец выжил.

Я вспомню об этом нескоро. Но по великой нужде.

Той ночью, готовясь ко сну, я вышла из ванной — и обнаружила Сиеха, уплетающего мой ужин и читающего одну из книг, привезённых мною из Дарра. Против ужина я не возражала. Иное дело — книга.

— А неплохо, — сказал Сиех, небрежно поприветствовав меня смутным подобием жеста. И не подумав отнять глаз от страниц. — Никогда не читал прежде даррийской поэзии. Странно — из разговора с тобой я подумал было, что все Дарре, хмм, слегка непосредственны. Но тут, глянь: каждая строка так и норовит запутать. Тот, кто писал это, думал… циклично, по кругу.

Я села на кровать, убрать волосы.

— Вообще-то, перед тем, как вломиться в чью-то личную жизнь, принято вежливо просить разрешения.

Книгу он из рук так и не выпустил, но захлопнул.

— Я оскорбил тебя. — На лице его отразилась задумчивость. — Почему?

— Этим поэтом был мой отец.

Задумчивость перешла в изумление, а изумление — в расчёт.

— И хорошим поэтом. Почему тебе не нравится чужой интерес к его стихам?

— Потому что они — мои.

Десять лет. Десять дет как он мёртв — несчастный случай на охоте, мужчинам в привычку так умирать, — и всё ещё больно даже думать о нём. Я опустила щётку для волос, глядя на тёмные завитки, зацепившиеся за щетинки. Амнийские кудри. Амнийские глаза. Иногда я задавалась вопросом: считал ли отец меня уродливой? Многие Дарре — да. А если и так, то из-за моих амнийских черт? Или оттого, что я уродилась не столь похожей на Амн? В отличие от матушки.

Сиех одарил меня долгим взглядом.

— Я не хотел тебя обидеть. — И встал, возвращая книгу на место. Небольшую полочку, приютившуюся в углу.

Что-то во мне ослабдо, хоть я и не выказала этого, снова занявшись волосами.

— Удивлена, что это тебя заботит, — сказала я. — Смертные всё время умирают. Ты уже должен был устать ходить на цыпочках вкруг нашей скорби.

Сиех улыбнулся.

— Моя мать тоже умерла.

Предатель, который никого не предавал. Я никогда не думала о ней, как о чьей-то матери.

— Кроме того, ты пыталась убить Ньяхдоха ради меня. Пусть это даст тебе немного пищи для размышлений. — Он перебрался на туалетный столик, заодно столкнув пятой точкой всё лежащее там; видимо, так далеко его благие намерения — и щедрость — не заходили. — Так чего же ты хочешь?

Я раскрыла было рот. Он рассмеялся.

— Ты же была не против, пока не увидела, что я читаю.

— Ох.

— Ну и?..

— Меня интересует… — Внезапно я почувствовала себя глупо. Мне что, мало других проблем? Почему я так одержима смертью — и мертвецами?

Сиех подтянул под себя ноги и состроил выжидающую физиономию. Я вздохнула.

— Мне показалось, что ты мог бы рассказать мне, что знаешь… о матушке.

— Не про Декарту? Скаймину? Или Релада? Даже не о моём, хм, своеобразном семействе? — Он склонил голову набок (зрачки потемнели, замерцав, по-кошачьи мерно сужаясь и расширяясь, в тон дыханью). На мгновение это отвлекло от мыслей. — Как интересно. С чего бы это?

— Я видела сегодня Релада. — Я подыскивала слова, чтобы объяснить поточнее.

— Занятная парочка, правда? Он и Скаймина. Я мог бы много чего рассказать о их маленькой междоусобной войне…

— Мне ни к чему эти знания, — резко и чересчур быстро отреагировала я, едва не вспылив. Не хотелось бы, чтоб он дознался, насколько меня смутила эта встреча с кузеном. Я ожидала ещё одну Скаймину, правда, в мужском варианте, — но злая реальность выкинула куда более худший финт, подсунув мне горького пьяницу. Как знать, не уподоблюсь ли я ему сама, если не успею вовремя сбежать с Небес?

Сиех затих, вероятно, увлёкшись чтением моих мыслей, упрямо вырисовывающихся в открытую на лице. Неудивительно, что вскоре он лениво ухмыльнулся (в глазах мелькнула тень расчёта, не грозящего ничем хорошим):

— Я поведаю, что смогу, — сказал он. — Но что получу взамен?

— Чего ты хочешь?

Улыбка исчезла. Озорное выражение почти мгновенно сменилось полной серьёзностью.

— Я уже говорил и раньше. Позволь мне спать с тобой.

Я возмущённо уставилась на него. Он быстро качнул головой.

— Не так, как мужчина с женщиной. — Похоже, юный бог и в самом деле был возмущён, что я подумала о нём так. — Я — ребёнок, помнишь?

Ещё бы.

— Ты — не ребёнок.

— По меркам других богов, нет. Ньяхдох родился прежде начала всех времён; в сравнении с ним, и я, и мои собратья, и сосёстры — сущие дети. — Он снова сменил позу, прижав колени к груди и обняв их руками. Этот жест ужасно добавил ему юности и хрупкой уязвимости. Однакож, дурой я не была.

— Почему?

Долгий мягкий вздох.

— Я просто люблю тебя, Йин. Тому должна быть особая причина?

— В случае с тобой — первое, что приходит в голову.

Сиех нахмурился.

— Ну, это совсем не так. Я же говорил, что делаю то, что нравится и доставляет удовольствие, подобно детям. Нет никакой логики. Прими это за данность, или нет, как пожелаешь.

Он подпёр коленом подбородок и отвёл глаза, состроив надутую мину. Честно, ещё не встречала настолько искусного хитреца.

Вздохнув, я задумалась, согласиться или нет; и если «да», то не поведусь ли я на поводу очередной хитрости Энэфадех, не попадусь ли в сети интриг Арамери? В конце концов ответ пришёл сам собою: а какая разница? Сейчас или позже?

— Полагаю, это предложение должно польстить, — сказала наконец со вздохом.

Сиех мгновенно оживился и одним скоком перепрыгнул ко мне на кровать, стянул покрывала и хлопнул по моей стороне матраса.

— Можно, я расчешу тебе волосы?

Я не смогла сдержать смех.

— Ты просто поразителен.

— Бессмертие — ну очень скучная штука. Ты бы удивилась, знай, сколь увлекательны обычные человеческие привычки, особенно, после нескольких прожитых тысячелетий.

Я присела на кровать, предложив ему щётку. Он почти замурлыкал от удовольствия, цепко ухватившись за ручку, но я не спешила отпускать.

Он весело осклабился.

— Кажется, ты не готова выпустить дело из рук? Хочешь отказаться от сделки?

— Нет. Но считаю мудрым, ведя переговоры с обманщиком, потребовать свою часть уговора вперёд.

Он рассмеялся, расжав пальцы, — и получил выпущенной щёткой по ноге.

— Ты такая забавная. Ты мне нравишься больше всех прочих Арамери скопом.

Мне же не пришлось по душе, бытиь сочтёной за Арамери. Но…

— Больше, чем матушка? — спросила я.