Асия Уэно - Радужная Нить

В то время его прежняя жена была ещё жива и здорова. Ничего дурного сказать о ней не могу. И по хозяйству у неё ладилось, и в доме уютно было — только вот детей им боги не даровали. Четыре года я прослужила, пока не понесла она. Да родами не выжила, и младенчик с матерью не захотел расставаться.

Уж хозяин-то как печалился, а я иногда думала, что к лучшему оно. Я бы сама ему ребенка справного родила, и не одного. Полюбился он мне за эти годы, мой Савасаки-доно. Вот только моим не стал: как месяц Светлого Древа наступил, так съездил в ближайшую деревню, чтоб от неё и места пустого не осталось, и жену молодую привёз. Я как поглядела, так обмерла: это же в чьей семье такая дрянь-то бледная выродилась?! На что вы позарились, господин разлюбезный? Сразу видно — неженка, что лишь зеркалу мила. В хозяйстве ничего не смыслит, зато за гостями теперь глаз да глаз нужен, особенно за молодыми да пригожими. Притворяться горазда, а сама здоровая, что твой вол! Только вот Серенький наш куда трудолюбивее, даром, что хлыста ему иной раз — ой, как достаётся…

Я последовала за владельцем гостиницы, опирая сундук на голову. Савасаки-доно остался щупать мешки с шёлком, а хозяйка — за мной, словно кошка по пятам. Бдит, чтобы в вещах её не рылась. А то я не знаю, что побрякушки с платьями у неё там, да бронзовое зеркало. Уже год, как мужняя жена, а всё за своё, за девичье. Никак более подходящего жениха присматривает, чем господин мой?

Бугай этот здоровенный, что какой-то оказией государев мандат на содержание придорожного поста заполучил, провёл нас вверх по скрипучей лестнице и приглашающее дверь одной из комнат отодвинул. Эк перед госпожой-то хвостом крутит, кобель срамной! Я протиснулась мимо, барахло окаянное в угол сгрузить, а хозяйка и задержалась. Всё ясно. Не иначе, как среди ночи от законного мужа к полюбовнику сбежит!

А это дело такое, что надобно проследить!

И пришло мне в голову: а ежели я, невзначай, хозяина-то разбужу, когда эти голуби миловаться будут, да он их застукает? Не прогонит ли жёнушку восвояси? Уж второй-то раз я своего не упущу, в том Владычице Небесной клянусь! А девка пусть испытает позор, что на мою долю незаслуженно выпал.

Да, уж Мицко всё разузнает и откроет хозяину глаза на происходящее!

Наступил вечер, дождь прекратился. Господа отужинали и почивать собрались. Я только столик с едой унести хотела, как…

— Мицко, — изволила раскрыть ротик красавица наша, извлекая из сундука зеркало. Ничего, недолго тебе в него любоваться осталось! — Посмотри, как там Серенький, да спать в хлеву ложись. С волосами я как-нибудь управлюсь, а за волом присмотреть надо — мало ли, что. Времена небезопасные.

Кабы ты всегда о скотине пеклась, я бы поверила. Обычно и словечка не дождёшься, а тут прям защебетала!

— Бегу, хозяйка!

Как бы не так!

— Погоди, Мицко. Возьми, — господин приподнялся и протянул мне зачехлённый нож. — Но, если что, лучше меня крикни.

Я поклонилась, сунула нож за пазуху и умчалась в хлев. Там на глаза мне цепи попадались, которыми строптивых жеребцов удерживают. Накинула на Серого ярмо, тот недовольно фыркнул. Мол, не отдохнул, а тут снова запрягают.

— Ничего, потерпишь! — я продела через ярмо цепи, а те вокруг стенного крюка обернула. — Зато никто не уведёт. Да и хозяев поутру другие заботы волновать будут. А я уж тебя, скотинку, вызволю, не сомневайся.

Я легонько шлёпнула вола по носу и метнулась к дому — как бы не припоздниться! На веранде облегчённо выдохнула. Сквозь сёдзи[29] из комнаты управляющего пробивался свет. Ждёшь, значит. Жди-жди, торопить не буду.

Забралась в чулан, соседствующий с хозяйской спальней, и притаилась у двери. Как ни легки шаги у паскуды этой, всё одно услышу.

В засаде я сидела недолго. Шорох фусумы, бесшумная поступь… ага, вот и наша совушка! Я обождала, пока хозяйка спустится по скрипучей лестнице, и последовала за ней. Осторожно выглянула с верхней площадки. Так и есть, внизу светло, мужчина в одной руке лампу-маслянку держит, другой распутницу к себе подзывает. Удалились они за фусумы рука об руку, как честные супруги, мне аж тошно сделалось.

Сердце колотилось, как бешеное. Сейчас… нет, надо погодить, иначе выкрутятся. А ежели Савасаки-доно самый разврат застанет — то уж не простит. Расстроится хозяин, ну да я его утешу!

Так, затаив дыхание, я некоторое время пряталась за перилами, порываясь разбудить господина и облизывая губы от предвкушения. Они казались сладкими — или то был вкус мести? Наконец, решила, что довольно, и проскользнула в его комнату.

— Савасаки-доно! Проснитесь, Савасаки-доно!

— А?.. Дорогая… нет, это ты, Мицко? Что стряслось?

— Беда, господин! Вы только не шумите! — я переполошилась: вдруг голубки упорхнут? — Жена ваша, достопочтенная хозяйка…

— Что происходит? — он зашарил по поверхности сдвинутых футонов. — Куда подевалась Канако?!

— Умоляю вас, тише! — я схватила его руку и сжала. — В ней-то всё и дело. Как ночь наступила, так жена ваша из комнаты вышла, а дальше вы сами увидите. Идёмте!

Он безропотно поднялся, запахнув вытертую косодэ. Руки его дрожали. Бедный, бедный мой хозяин! Клянусь, я никогда вас не покину!

— Главное, тихо, — предупредила я. — Лестница скрипит — осторожней, господин!

Мы спустились. Хозяин, кажется, не сознавал, что происходит. Вход в комнату полюбовников я нашла на ощупь. Маслянку эти негодяи загасили. Ну, будет вам свет!

— Сейчас приоткрою, а вы заглянете, — шепнула я, но Савасаки-доно неожиданно отстранил меня и распахнул фусумы. Помещение было залито лунным светом, и тела, извивающиеся на футоне, напоминали клубок отвратительных белёсых змей.

— Канако… — потерянно пробормотал хозяин. Распутница взвизгнула и попыталась отползти к стене; мужчина замер, обернувшись.

— Канако…

Бугай взревел и кинулся на нас. Я отлетела в сторону, когда они выкатились в коридор. Вскочив на ноги, я поняла, что дело худо: здоровенный владелец гостиницы вдавил моего господина в циновки и пытался придушить.

Я не ожидала, что всё может так обернуться! Он же не силач, мой хозяин! Я бросилась к ним, пытаясь растащить, но нападающий даже не пошевелился. Савасаки-доно дёрнулся, лицо его было багрово-синим.

Я вспомнила о ноже, который он дал мне намедни. Как чувствовал!

— Оставь его в покое!!! — крикнула я душителю. Но тот будто и не слышал. Я завела лезвие за широкий подбородок и изо всех сил полоснула по вздувшимся от напряжения жилам. Широкой струёй прыснула кровь. Я даже не представляла, что её может быть так много! Здоровяк напрягся и повалился набок, мёртвый.