Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты

– А какое вам, собственно, дело до моего гонорара?

– Никакого, он ваш! - Боби бросил кость в тарелку. - Я бы дал вам дна… а то и три миллиона… Если бы имел…

– Займите у террористов! - съязвил я.

– Если бы они предъявили более конкретные условия… Ну, например, освободить кого-то из заключения… Какую-нибудь тройку, семерку или десятку якобы незаконно осужденных цветных или убийц, я бы точно знал, у кого просить взаймы.

– И хорошо, что они не дают повода, - сказал я. - У всех в зубах навязли эти "тройки" жертв полиции.

– В какой-то степени вы правы. - Шеф посмотрел на меня в упор, жесткий взгляд его скользнул по лицу и сразу рассеялся. - Есть и жертвы случая. Это неизбежно. В конце концов, пятерка или тройка - это лишь символ определенного конфликта.

– А если они хотят освободить всех? - шутливо предположил я вслух.

Боби застыл в кресле, глаза его целились в мою переносицу.

– Скажите на милость, Бари, почему полиции не приходят на ум простые обобщения? - Он подумал и ответил: - Потому, что каждый начинает с рядового, карабкается по служебной лестнице и не видит ничего выше очередной ступени… И все же вы фантазер, Джон.

– Почему?

– На всех не хватит денег.

Я рассмеялся: вот это чисто американский ответ - с финансовым обоснованием.

– Значит, они снаружи и внутри… - повторил я, оглядываясь. - Забавно… Да, в мире слишком много игрушек!

– Каких игрушек? - насторожился шеф.

Я рассказал Боби о своем разговоре с прабабушкой, и он чуть не вскочил с места.

– Черт побери, она, как всякая американка, глядит в корень: раз "Адская кнопка", где-то есть сама кнопка! - Он шептал мне на ухо: - Вы поняли, Бари, ход мыслей этой старухи? Для взрыва годится любая кнопка, даже от игрушечного самолета. Она может быть нажата в любой точке города… Остается узнать, где спрятана игрушка, которая взорвет Большой Джон?

– Где-нибудь рядом…

– Поверьте мне, Бари, мы обшариваем небоскреб этаж за этажом. Макс даже обследует камеры хранения, но это дело бесполезное. - Боби, переждав самое шумное место оркестровой пьесы, продолжил: - Я чувствую, Бари, что возьму эту шайку… Но у них может оказаться запасной игрок со своей кнопкой…

– Что же делать, Боби?

– Время есть. Я пока размышляю вслух… Кстати, не знаете, что это за тип?

Я проследил взгляд Боби и увидел Файдома Гешта - одного за столиком. В черном фраке и манишке он выглядел важной нахохлившейся птицей. Его обслуживали два официанта.

Я назвал Гешта.

– Ах да, мультимиллионер. - Боби тихонько качал головой. - Он не значится в списке жильцов. Как он сюда проник?

Боби дал знак официанту, тот возник у стола. Через минуту он принес минеральную воду, шепнул несколько слов шефу.

Боби поморщился, ответил что-то резкое. Человек ушел.

– Не в моей власти. - Боби шутливо развел руками. - Мистер Гешт прилетел специально из Лос-Анджелеса пообедать в Большом Джоне, его ангажировал к столу сам губернатор.

– Понятно, - кивнул я, - слетается воронье.

Я вспомнил рождественский бал Файди на тысячу гостей, мою неожиданную встречу с женой, полет Эдди и истерику Марии. Файди извлекал удовольствие из человеческих трагедий - больших и малых. Он был или садистом, или сумасшедшим - неважно кем, но умело продлевал себе жизнь. Я вспомнил подробность, которой до сих пор не придавал значения (мало ли что бывает в жизни!): лет двадцать назад единственная дочь Гешта выбросилась из окна… Рабочие нефтепромыслов проклинали скрягу Файди, когда он лишал их мыла, воды и бумажных полотенец, миллионы безработных славили всуе имя его, что-то кричала летящая на мостовую молодая женщина, а он, оказывается, не только приумножал капитал - внутренне расцветал от чужих отрицательных эмоций и благополучно дожил до восьмидесяти лет. Прекрасно себя чувствует, обедает с аппетитом в самом опасном месте Америки, поглядывая на всех свысока, поворачивая, как гриф, хищную голову в стоячем воротничке.

Файди отыскал меня взглядом и кивнул.

– Скотина, - сказал я.

Он, словно услышав меня, расцвел, помахал в ответ.

Старина Боби расхохотался:

– Вы делаете ему большую честь. Учтите, в ваших устах каждое слово имеет рекламную силу!

Я внутренне обругал себя за несдержанность и рассмеялся вслед за Боби: все-таки мы работали на одной волне.

Стрелка миновала отметку "девять". Будет ли обещанное затемнение? Боби расслабился в кресле, уныло рассматривал зал. Я слушал оркестр. Он играл блюз. Оркестр работал профессионально, в определенном жанровом ключе. Какие-то темнокожие юноши исполняли коронные вещи прошлого, менялись инструментами, импровизировали, срывая аплодисменты. Они жили на сцене духом предков, великолепными мелодиями Америки, завоевавшими когда-то весь свет, но уже изрядно забытыми. Оркестр воскрешал в памяти собравшихся со всех этажей Большого Джона их беззаботную молодость, даже детство, и зал временами затихал, уплывая в счастливую даль юности.

– Срок истек, - сказал шеф полиции.

Я успел заметить цифры на часах: 9.18.00.

Тотчас погас свет.

– Пожалуйста, - ответил я Боби не без злорадства. - Надолго это?

– Не знаю.

– Ну, какой же вы шеф, раз ничего не знаете? - Продолжал злорадствовать я. - Вы хоть предупредили администрацию?

– Не кричите, пожалуйста, - ворчливо отозвался шеф. - Конечно, все в порядке, где надо, работают движки… Извините за неточность, у меня на несколько секунд убегают часы…

Зал вел себя спокойно. Обычно свет иногда меркнул, когда на площадке в сполохах цветных прожекторов затевались танцы. Сейчас было везде темно. Лишь вспыхивали кое-где сигареты, да на оркестровой площадке светилось несколько зеленых огоньков. Оркестр исполнял красивую мелодию.

– Смотрите, шеф, - толкнул я в темноте Боби, - там горят светильники.

– Знаю, - в голосе Боби звучало чувство превосходства осведомленного человека. - На пюпитрах - лампочки, у них там батареи…

Когда вспыхнул свет, шеф полиции взглянул на часы и вдруг спросил хрипло:

– Что это значит?

Напротив него сидел пожилой негр. Я узнал моего знакомого - нью-йоркского писателя.

– Скажите, сэр, - обратился вежливо Голдрин к шефу полиции, - вы не сразу стреляете в негра? Извините, я не знаю вашего отношения к этой проблеме… Здравствуйте, мистер Бари!

– Я вообще никогда не стрелял в преступников, тем более в цветных, - проворчал Боби и вопросительно посмотрел на меня.

– Спасибо, - сказал Голдрин. - Спасибо, что вы сказали правду: негр для белого всегда преступник.

Я представил старине Боби известного писателя, вернувшегося в Америку, и спросил:

– Как вы оказались здесь, Джеймс?

– Я назвался вашим приятелем, и меня сразу пропустили, - ответил Голдрин.