Филипп Керр - Джинн в плену Эхнатона

Глава 11

Почти верблюды

На следующий день, когда стрелки часов приближались к полудню, Масли объявил, что к хозяину пришел посетитель Точнее, посетительница, госпожа Кёр де Лапен, супруга французского посла в Египте и ближайшая соседка Нимрода. Это оказалась высокая элегантная дама с безупречной кожей и профилем императрицы. Иными словами, она задирала нос очень высоко, поэтому окружающим казалось, что она глядит на них сверху вниз. На самом-то деле она ко всем относилась хорошо — если француженка вообще способна хорошо относиться к кому-нибудь, кроме себя, — но просто манера у нее была такая: нос задирать. Нимроду она обрадовалась, как родному, и долго квохтала вокруг него, покуда не перешла к делу.

— Я услышала из вашего сада детские голоса, — заворковала она, — и поняла, что надо вас непременно, незамедлительно навестить. Вдруг мне удастся как-нибудь скрасить ваше пребывание в Каире?

Мадам Кёр де Лапен была в длинном узком фиолетовом платье, ее лебединую шею обвивал зеленый шарф, а пышную копну светлых волос обхватывала широкая черно-зелено-золотая лента, поэтому выглядела дама как гадалка или прорицательница, а вовсе не как жена французского посла.

— Вы очень добры, госпожа Кёр де Лапен, — растроганно проговорил Нимрод, который, судя по всему, питал к соседке большую слабость. Так, во всяком случае, показалось Филиппе. Девочка заметила, что во время разговора Нимрод беспрерывно теребил свой галстук, ну прямо как на кларнете играл. Такое проявление смущения было Филиппе вполне знакомо, поскольку именно так большинство мужчин разговаривали обычно с ее матерью.

— Как приятно, когда поблизости играют детки, — продолжала соседка, ласково улыбаясь близнецам. — Мои собственные дети выросли и живут во Франции. А без детских голосов в доме так тихо, так одиноко. Может быть, вы зайдете в гости? У нас такой замечательный сад. Здесь, в Каире, я превратилась в истинную англичанку: важнее сада в жизни ничего нет…

— Вы очень добры, — повторил Нимрод, — но мы приехали не отдыхать, у нас в Каире множество дел.

— Мы можем устроить пикник, — продолжала госпожа Кёр де Лапен, демонстративно пропустив его слова мимо ушей. — Например, завтра. Как вам такая идея, детки?

— Хорошая идея! — воскликнул Джон, большой любитель пикников. — Просто замечательная.

— В таком случае, договорились, — объявила француженка.

— Вы чрезвычайно добры… — снова начал Нимрод, готовясь исполнить соло на кларнете-галстуке, — но…

— Нет, — госпожа Кёр де Лапен состроила недовольную гримаску. — Я не добра, а корыстна. Я обожаю детей. — Она вздохнула и погладила Джона по голове. — Столько лет мои дети составляли единственный смысл моей жизни. А тут… такие прелестные детки! Нимрод, почему вы скрывали от меня, что у вас есть такие хорошенькие племянники? Ах, как они похожи на моих собственных детей…

Когда госпожа Кёр де Лапен наконец ушла, Филиппа спросила у Нимрода, почему ему не очень-то хочется идти к ней в гости.

— У нас тут, знаешь ли, не каникулы, — ответил Нимрод. — Дел тьма. Вы о многом еще не знаете. В первую очередь необходимо приступить к вашему обучению. А еще раньше должна произойти инициация. Ваш Таммуз.

— Инициация? — насторожился Джон. — Что-то мне это слово не очень нравится.

— Много тысяч лет тому назад, — начал Нимрод, — один из наших предков был царем. Звали его, как и меня, Нимрод, а известен он тем, что затеял строительство Вавилонской башни. Замечательный, признаться, был персонаж. Дожил до весьма преклонных лет. Вскоре после его смерти царица Семирамида, еще не успевшая оплакать мужа должным образом, родила сына, которого нарекли Таммуз. Оправившись от родов, Семирамида удалилась в пустыню, чтобы поститься там сорок дней и сорок ночей, как и положено после смерти мужа. И в пустыне ей было откровение, что Таммуз на самом деле — возродившийся Нимрод.

Теперь все юные джинн нашего клана проходят обряд Таммуз, означающий возрождение и вступление во взрослую жизнь. Нельзя стать джинн и пользоваться своей силой законным образом, пока не пройдешь через пост под небом пустыни. Ибо все мы родом из пустыни, но покуда жар пустыни не прокалит нас до мозга костей, нам не постигнуть жара, что пылает у нас внутри.

— Погоди, — прервала его Филиппа. — Ты что, хочешь сказать, что нам придется провести сорок дней в пустыне без еды и питья?

— Не сорок, — смущенно сказал Нимрод, — далеко не сорок. В сущности, ни одного дня.

— То есть? — насторожился Джон.

— Одну ночь. С сумерек до рассвета.

— Мы будем совсем одни? — воскликнула Филиппа.

— В темноте? Без еды и питья? — возмутился Джон.

— Вы же хотите стать джинн? Хотите иметь право исполнять три желания? А все остальное, что умеют джинн? Или вы хотите быть самыми обыкновенными детьми?

— Ну конечно мы хотим стать джинн, — ответил Джон.

— Кстати, ничего страшного в этой процедуре нет, — успокоил племянников Нимрод. — Я знаю замечательный уголок в пустыне, неподалеку от пирамид, вам будет там очень хорошо.

— А когда надо это сделать? — спросила Филиппа.

— Чем раньше, тем лучше, верно? Я, честно сказать, собирался отвезти вас сегодня.

На несколько секунд Джон и Филиппа буквально онемели.

— А давайте съездим туда сейчас, чтобы вы осмотрели место при дневном свете и свыклись с тем, что предстоит. Заодно и пирамиды увидим.

Нимрод велел Масли отвезти их в Гизу, деревушку у самого подножия пирамид. По дороге они несколько раз останавливались — то у маленького музейчика, то у антикварной лавки, выходили из машины, и Нимрод наводил справки о новых поступлениях, то есть тех предметах, которые появились у владельцев после землетрясения. Похоже было, что он ищет что-то вполне определенное.

«Интересно что?» — размышляли Джон и Филиппа, каждый про себя.

Наконец машина остановилась на тихой пыльной улочке, и Нимрод открыл перед близнецами дверь в маленькую парфюмерную лавку, что ютилась между конюшней и базаром с овощами и фруктами. Им показалось, что это странное место для торговли парфюмерией. И непонятно, что Нимроду тут понадобилось. Загадка разрешилась, когда близнецы увидели внутри, под стеклом, несколько древних стеклянных сосудов и римских масляных ламп. Из-за прилавка вышел человек в длинной и просторной белой рубахе, поклонился гостям и почтительно поцеловал руку Нимрода, который заговорил с ним сначала по-французски, потом они перешли на арабский, а уж потом Нимрод повернулся к детям:

— Знакомьтесь, это Хвамай. Хвамай, это моя племянница Филиппа. А это мой племянник Джон.