Вероника Иванова - Узкие улочки жизни

— Ему не помешало бы внимание психотерапевта.

— Думаешь? — Берг посмотрел вслед заметно пошатывающейся на каждом шаге низенькой фигуре. — Я позвоню в службу реабилитации. Но ты и сам мог бы...

— Нет уж, спасибо. Он не оценит и не поймёт, а потом ещё и обвинит во вмешательстве в частную жизнь.

— Это точно! Обвинит обязательно. Кстати, если он узнает, что ты вовсе не принимаешь участие в расследовании, и кроме того, сам являешься сьюпом...

— Не приведи Господи!

Герр старший инспектор приглашающе подмигнул:

— Накопал что-то? Расскажешь?

— Я могу отказаться?

— Можешь, конечно. Но это будет...

— Не по-дружески. Знаю. В принципе, ничего необычного или криминального. Старик относился к погибшей очень тепло, практически как отец, но при этом в мыслях держал несколько иные чувства, которые, правда, так и не стали реальностью. Соответственно, сейчас он убит горем, и участие со стороны только приветствуется. Но ты помнишь? Всё это не для протокола.

— А жаль, — вздохнул Берг.

Конечно, жаль. Было бы много проще, если бы сьюпам официально разрешали читать мысли живых людей. Но та же знаменитая «Хартия свободы сознания» строжайше запретила всем, кто обладает подтверждёнными и официально признанными медиумическими способностями, делать информационное содержимое ментального поля индивидуума достоянием общественности. С одной только поправкой: при жизни данного индивидуума. После смерти — пожалуйста, и на этом, собственно, и основывалось широкое привлечение сьюпов к полицейским расследованиям. Ещё одно исключение делалось для пропавших без вести, поскольку вмешательство медиума могло помочь установить возможное местонахождение потерявшегося или хотя бы причины, побудившие или вынудившие человека исчезнуть. На всё прочее был наложен запрет.

Разумеется, государственные службы, как рассказывали многочисленные слухи, ограничениями пренебрегали, но действовали всё же на свой страх и риск, поскольку если бы в прессу просочились малейшие доказательства нарушения Хартии, скандал смел бы с лица земли всех и вся. Но мне всегда казалось, что сплетни о бесцеремонности всевозможных разведывательных управлений и служб безопасности всё-таки именно выдумка, а не реальность. Ну кто, скажите, будет по доброй воле и в твёрдом разуме иметь дело с медиумом? Да, ты можешь заставить его прочитать мысли твоих врагов, но при этом он прочитает и твои мысли тоже! Риск слишком велик и малооправдан. Держать подле себя человека, который будет знать о тебе ВСЁ... Нужно или всецело доверять, или безрассудно любить, третьего не дано.

К тому же, запрет облегчил жизнь не только обычным людям. Медиумы благодаря ему тоже получили самую настоящую свободу, ведь иначе их не стали бы пускать ни в одно людное место, а так... Ну да, прочитает. И что? Всё равно никому ничего не вправе рассказать. Своего рода тайна исповеди, не менее свято и строго соблюдающаяся. Другое дело, что собственную личную жизнь мало кто пожелает связать с медиумом. Но это уже проблемы самих читающих. Мои проблемы, в частности.

— Я тебе ещё нужен?

— А? — оторвался от собственных размышлений Берг. — Пожалуй, нет. У меня сейчас куча работы с оформлением свидетельских показаний, результатов экспертизы и всей прочей дребеденью.

— Закроете дело?

— Скорее всего. Но пока решение не принято, я погоняю парней, вдруг что-то найдут?

— Зачем? Хочешь доказать «доведение до самоубийства»? Тогда записывай в главные виновники меня. И вредоносные поползновения коллеги не предотвратил, и потерпевшей помощи не оказал. Думаю, достаточно для обвинения.

Герр старший инспектор зло фыркнул:

— Не шути так, Джек. Я понимаю, ничего не получится, но мне нужно узнать всё возможное. Чтобы быть готовым.

— К чему?

— К действиям, если увижу похожую ситуацию или в неё попадут мои близкие и друзья. Довольно всего лишь резкого слова, да? Косого взгляда? Толчка плечом?

Иногда и ещё меньшего. Смены направления ветра, к примеру.

— Да, Йоаким.

— Так вот, — он прямо и серьёзно посмотрел мне в глаза. — Если я буду знать, как распознавать такие орудия убийства, очень возможно, несколько человек останутся живы. Даже один, и тот станет моей победой. Понимаешь?

Как бы я хотел сказать то же самое, герр старший инспектор! Хранить жизни. Это ли не мечта настоящего полицейского? Неудержимое желание взять всё в свои руки, защитить, оградить, спасти...

И прочитать в сознании спасённого отчаянно-ненавидящее: «ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ?!» Я всего несколько раз слышал такой крик, и пусть он был адресован не мне, оглохли мои уши. Вместе с душой.

Каждый человек — своего рода крепость. Или дом, двери и окна которого обычно наглухо закрыты. Можно до самой смерти нежно и взаимно любить одну-единственную женщину. Можно положить всего себя на алтарь помощи другим людям, занимаясь благотворительностью. Можно даже стать святым при жизни, но твой личный домишко как был предназначенным для одного жильца, так и останется. Мир людей похож на палаточный лагерь. Мы разговариваем, работаем, готовим пищу, развлекаемся: очень многие вещи делаем вместе, но всё равно наступает момент, когда полог палатки опускается за спиной каждого из нас, и о недавнем единении напоминают лишь гаснущие костры. Это не хорошо и не плохо. Это особенность зверя, некогда наречённого «человеком».

Сьюпы могут заглядывать в чужие палатки, а многие люди получают удовольствие как от запретного зрелища, так и от осознания, что за ними наблюдают исподтишка. Но переступить порог... Ни-ни. Даже не думайте. Покушение на неприкосновенность частной собственности — самое страшное преступление. Страшнее убийства. Потому что умирая, перестаёшь чувствовать, а оставаясь жить, долгие годы мучаешься от боли утраты и ненавидишь. Грабителя? Отнюдь. Ты начинаешь подозревать весь мир в дурных намерениях, ведь один раз тебя уже обокрали. Где гарантия, что ещё кто-то из людей вокруг не протянет руки к твоему имуществу? Её нет. И ты старательно запираешь двери своей души, чтобы... В один прекрасный день кто-то распахнул их пинком и вывел тебя из горящего дома за миг до того, как начали рушиться перекрытия. Казалось бы, нужно быть благодарным спасителю. Как бы не так! Ведь оказавшись на улице, хоть и живым, ты потерял всё, что у тебя было. И вот тогда рождается крик, в котором неизвестно, чего больше, злобы или обиды: «ЗАЧЕМ МЕНЯ СПАСЛИ?»

Очень многие остаются на этих пепелищах. Почти все. Поэтому, стараясь сохранить чужую жизнь, нужно всегда быть готовым к смерти души. Хорошо ещё, наши личные дома горят слишком редко, чтобы мир ослеп от зарева невидимых пожаров...