Галина Гончарова - Интриги королевского двора

— Старая дрянь терпеть не могла ни отца, ни меня, ни Амалию… я помню, один раз он нас привез туда, так бабка орала, чуть ставни визгом не посносило. Отец вышел бледный от злости, хлопнул дверью — и увез нас обратно.

— А ты сам потом не пытался выяснить?

Джес только фыркнул.

— Да все бабы — дуры. И Мальдоная в их головах ногу сломит.

— Зря ты так, — Рик был задумчив.

— Есть, конечно, исключения. Но я таких до сих пор не видел.

— Что, и Адель?

— Я же говорю — все, — махнул рукой Джес.

Рик только покачал головой. На языке у принца крутилось, что Джес совершенно зря так самонадеян.

Женщины избаловали его.

Красота, молодость, богатство, близость к трону — совершенно неотразимое сочетание. Но рано или поздно Джес наткнется на ту единственную, которая окажется достойным противником.

И Рику очень хотелось на это посмотреть.

Письмо лежало на столе перед Эдоардом. И он внимательно перечитывал его, словно стараясь разглядеть за простыми словами — человека.

Вот она нажала чуть сильнее, едва не прорвав пергамент — нервничала? Вот зачерпнула чернила на перо — и строчки получились жирнее. А тут перо в раздражении скребнуло по бумаге. Злилась? Устала переписывать?

Ганц упоминал, что графиня писала письмо не один день.

Думала, подбирала слова, советовалась с тем же Ганцем…

Ваше величество.

Разрешите мне изложить состояние дел в поместье Иртон. Я знаю, что лэйр Ганц представит Вам свой доклад, а посему не стану отнимать Ваше бесценное время своими глупыми измышлениями и напишу лишь о самом важном.

Я плохо помню время до утраты ребенка, все, как в дурмане. После потери ребенка я перестала уделять время своим страданиям — и обратилась к делам.

Оказалось, что управляющий ворует — доказательства его виновности доставит лэйр Ганц.

Что докторус Крейби едва не убил меня — то ли от незнания, то ли специально пуская кровь женщине, ослабленной выкидышем и кровотечением.

Что в поместье часто наведываются пираты и работорговцы, которых я также отправляю с лэйром Ганцем. Его советы и помощь были неоценимы для меня.

Также сообщаю, что в поместье был обнаружен пласт янтаря. Дальнейшие его разработки кажутся мне неперспективными в связи с наступающей зимой, но спешу уверить Вас, что с наступлением весны мы возобновим работы. Полагающиеся отчисления также направлены в казначейство с лэйром Ганцем.

Я направляю также и маленькие сувениры в знак своей признательности за оказанную помощь и поддержку и жду Ваших приказаний.

Остаюсь искренне преданная Вашему Величеству, графиня Лилиан Элизабетта Мариэла Иртон.

Очень простое письмо. Короткое. Обезличенное.

Все только по делу. Остальное передавал на словах Ганц Тримейн.

Он рассказывал и о жизни в Иртоне, и о графине и даже о том, как правильно носить кружево. Как его стирать, сушить и крахмалить, чтобы оно сохраняло форму.

Эдоард машинально поглаживал кружевной манжет. М-да… даже он не остался равнодушным.

Принцессы вообще были в диком восторге став предметом зависти всех придворных дам. Придворные же мастерицы попытались изучить плетение, но потом отступились. Слишком сложно.

Слишком…

Так какая же ты, Лилиан Иртон?

Такое письмо не напишет истеричная дура.

Эдоард вспомнил свадьбу сына.

Он также не видел Лилиан Брокленд до свадьбы. И впечатление было… не лучшим.

У алтаря стояла… копна.

Или туша.

Крупная девушка в белом, розовом и золотом. Длинные золотые косы, круглое лицо, толстая… вся красная — от смущения? От жары? Тяжести платья?

Гадать можно до бесконечности.

Эдоард просто отметил, что женщина не в его вкусе. Слишком много золота, слишком… она просто была — слишком.

Что-то пробормотала в ответ на его вежливые слова о счастье в браке — по глупости?

Или…

Эдоард не мог сказать, что отлично понимает женщин — да и найдется ли такой мужчина? Зато король твердо знал, что любая женщина в день своей свадьбы будет… не в себе.

Волнение суматоха, нервы — этого хватит, чтобы превратить в дурочку кого угодно. Он отлично помнил, как за два часа до своей свадьбы, зайдя к Джессимин, вместо веселой суматохи обнаружил полностью одетую невесту, которая сидела и ревела в три ручья. Почему?

Она, видите ли, и не надеялась на такое счастье.

И это — Джесси. А что же другие?

Мог его сын принять застенчивость за глупость?

Эдоард честно признался себе, что — да. Еще и не то мог.

Такой вот человек. Такой характер.

Как такое может быть, что удачливый в делах мужчина настолько слеп в семейной жизни?

А вот так. Если перед тобой все опрокидываются на спину без особых усилий, если ты привык к преклонению, если у тебя и молодость, и красота, и деньги, и власть… Эдоард отлично помнил себя в двадцать лет.

М-да…

Сейчас он совсем по-другому бы построил отношения с Имоджин. И Эдмон… его боль. Вечная боль и непонимание. Что что он упустил в отношениях с сыном? Почему получил врага вместо ребенка?

Сколько мы упускаем по молодости и глупости, сколько?!

Он никогда не отказался бы от Джесси, но постарался бы быть осторожнее и деликатнее с Имоджин. Не упустил бы сына. И не потерял бы и его и друга… эх Джайс…

Некоторые раны не заживают со временем. Оно просто накидывает поверх нее полотно лет, а под ним все та же кровоточащая яма. Из сердца вырывают кусок — и это не заживет.

Надо поговорить с сыном.

Сначала написать ему и как следует отчитать. А когда вернется — и поговорить. Дети не должны повторять ошибок своих родителей. Особенно если те могут их предупредить.

А еще…

Эдоард чувствовал за решительными, чуть наклоненными вправо буквами жесткий характер. Если бы не подпись — он бы поклялся, что это писал мужчина.

Никаких сантиментов завитушек, причудливых узоров… куда там!

Только по делу.

Это — не Имоджин.

Плакать и шипеть по углам не станет. А вот чту станет…

Эдоард поймал себя на мысли что… боится за сына?

Ладно! Пишем.

Этому письму досталось намного больше.

Оно было скомкано в приступе отцовских чувств. Потом расправлено. А потом еще и изрядно помято в руках.

Август и в молодости не отличался терпением, а уж сейчас, когда речь шла о жизни единственного ребенка!

Доченьки!

Кровинушки!

Поэтому первым пострадало письмо. Потом стол, который немного опрокинули от переизбытка эмоций.