Сергей Чичин - Поход клюнутого

— Бронебойный дырявит хорошо, а убивает скверно, — уныло признал Бинго. — Может, срезнем лучше? Чик — и не мучайся.

— Ничего, помучаешься. Свети!

И двинулся капитан в темноту за дверью, а Бинго, ежась от скрипа за спиной арбалетных воротов, неволей потащился следом, высоко задрав факел. Самому-то ему этот неровный свет даром был не нужен, гоблины и в сумраке видят преотлично, а тут тем более смотреть было не на что — сплошные ровные каменные стены да лестница под уклон, время от времени загибающаяся налево под прямым углом. Глянув в лестничный колодец, Бинго немедленно пожалел о такой предприимчивости — лететь вниз получалось не так чтоб очень долго, но сугубо неприятно, ибо даже соломки подстелить не удосужились — через сотню. футов ждал сплошной каменный пол, голый, как череп шамана. Из такого, поди, выбираться — сплошное удовольствие, но и оно теряется, если вспомнить про арбалеты с бронебойными игольчатыми болтами, ждущие наверху, под ласковым солнышком.

— Ежли ты вдруг обиделся, таки ж я обратно говорю — не со зла я, — проблеял Бингхам жалобно. — Ну, тресни мня ответно, даром что я особо не кашляю… чего сразу в такие пенаты? Я птичка вольнолюбивая, горная, в эдаких казематах у меня эта, как бишь ее… проклятые эльфы горазды словеса выдумывать — язык сломаешь!.. клаустрофобия!

— Раньше сядешь — раньше выйдешь, — отмахнулся капитан от его излияний. — Молчи уже, береги дыхание, да и образ не порть. Даром, что ли, я тебя в герои ряжу?

— А я железную башку там забыл, на лошадке-то! Какой я герой с такой-то паскудной рожей? Мож, того… вернемся за ведром? Заодно сядем, дух переведем, перетрем за наше ничего… а?

Капитан ни возвращаться, ни поддерживать диалог не пожелал, а пожелал он со всей доступной скоростью преодолеть лестницу, опустившись на самое дно каземата. Здесь обнаружился длинный коридор, по обе стороны которого тянулись бесконечные ряды каморок, замкнутых толстенными решетками из деревянных брусьев, а где и из прутьев, в которых под ржавчиной угадывалось неплохое железо. Вот тут факельный свет оказался нелишним и для гоблина — настолько густой, непролазный мрак стоял в темнице. Смрад висел — куда там пресловутой гоблинской портянке, отродясь не стираной. И не только нормальный, физический смрад нечистот и немытых тел, но и характерный для натуральной темнице запах безысходности, безнадежности, неволи. Бинго на миг даже забуксовал, размышляя, не разменять ли таки сулимое здесь сомнительное счастье на попытку прорваться через арбалетчиков — а то потом выбирайся еще и из камеры… но в последний миг смекнул, что в каталажку вот так вот, с факелом, палицей и при полном доспехе обыкновенно не конопатят, так что собрал, сколько оставалось, самообладания и поволокся вслед за капитаном к самым дальним камерам. По пути огляделся по сторонам, утешая себя наблюдениями — и впрямь заросшие особи, донельзя неопрятные и грязные, не могли похвастаться наличием оружия и доспехов. Иные боязливо жались по углам своих каморок, некоторые же, напротив, приникали к решеткам, блестя в тусклом факельном свете глазами. Один аж длинную ручищу выпростал навстречу источнику света — капитан его миновал, не удостоив вниманием, а гоблин хотел было по совести отмахнуться дубиной, но разглядел длинный потек слюны, свисающий из бездумно оскаленного рта бедолаги, и сердобольно обошелся легким шлепком наотмашь, чисто чтобы дорогу не застил.

— Я все понял уже, — хлюпнул Бинго в капитанский затылок. — Больше не надо! Я так не хочу… я себя хорошо буду!..

Амберсандер досадливо дернул плечом — заткнись, мол, — и остановился, только достигнув самой дальней камеры. К которой и повернулся лицом, сложивши руки на груди и словно ожидая чего-то.

Бингхаму, пришвартовавшемуся за капитанским плечом, сперва показалось, что в камере обитает животное бабизяна, про каких в числе прочих сказывали заезжие менестрели. В аккурат так, по-звериному неразумно, вел себя тутошний поселенец. Не сидел и не валялся на прелой соломе, как разумные и цивилизованные соседи, не лез на решетку, как тот полоумный — а висел, уцепившись за что-то под самым потолком, и методично двигался всей тушей то вверх, то вниз, насколько хватало длинных рук. Раз, другой, третий… дальше Бинго никогда не учился считать, обходясь общим «много». На визитеров жилец внимания не обращал, капитан тоже не стремился форсировать общение, так что через некоторое время Бинго пересмотрел первичный диагноз и присудил жителю камеры статус механизма. Сам он давно уже — с тех пор, как вышел из-под сурового контроля Мастера Боя Громелона — не злоупотреблял нарочитыми физическими упражнениями, с лихвой обходясь жизненными оказиями, но представление о нормативах имел самое яркое, и сильно сомневался, что обычное живое создание вообще способно подтянуться столько раз, тем паче без стимула в виде здоровенного жлоба с доброй плеткой.

— Это кто? — вопросил гоблин наконец не без раздражения.

Капитан брезгливо мотнул головой и не ответил. Туша продолжала мерно вздыматься и опускаться. Бинго подождал еще с полминуты, набрался решимости и поднес факел поближе к решетке. Пляшущее бледное пятно вытянуло из темноты белесую тушу, шириной не уступающую собственной бингхамовой, а то и превосходящую… вот только с пропорциями у туши что-то не ладилось. Бинго поприкинул так и эдак и наконец сообразил, что не так. Потолок камеры был чуть повыше его макушки, так что сам он, ухватись за какую-нибудь балку руками, вынужден был бы стоять на полу на коленях — а местный обитатель, даже повисая на прямых руках, до пола решительно не дотягивался. «Ноги, гады, отрубили бедолаге!» — пронзила Бингхама жалостливая мысль, но тут же и отпустила, поскольку ноги у туши, как оказалось, были на месте — душевные такие пятки, тоже размером с гоблинские. Не заметить их было трудно, ибо хозяин держал их на виду — выставив прямо перед собой и таким образом являя своим телом прямой угол. Бинго поприкинул, какой чудовищной мощью должен быть наполнен торс этого странного малого, чтоб удерживаться в таком положении, и осторожно попятился.

— Не дождешься, — тихо, но твердо пообещал он капитану. — Я лучше как этот буду.

И обозначил факелом безумца, который, не восприняв шлепок впрок, продолжал из своей камеры безнадежно тянуться к свету.

— Может, и будешь, — неопределенно откликнулся капитан, голову слегка склонил на бок и продолжил созерцать бледнопузый вечный двигатель.

Бинго потерпел еще немножко, но неуютность все нарастала, а оттого захотелось и еще по одной знаменитой нужде. Проситься же в камеру к этому пану спортсмену, дабы воспользоваться удобствами, решительно не казалось достойным вариантом.