Урсула Ле Гуин - Растерянный рай

После долгой и продолжительной болезни навигатор Канаваль Хироси скончался от инфаркта. На похоронах присутствовали его супруга Лю Синь с малолетним сыном и множество друзей – все навигаторы и большая часть Совета. Его коллега, 4-Патель Рамдас, рассказал, каким покойный был блистательным специалистом, и закончил свою речь в слезах. 5-Чаттерджи Ума поведала, как смеялся он над глупыми шутками, и пересказала его любимую; рассказала, как счастлив он был рождению сына, которого знал так недолго. Последним, вместо ребенка, выступал один из его студентов, назвав покойного суровым учителем, но великим человеком. Затем Синь отправилась вместе с техниками сопроводить тело в биоцентр на переработку. Во время панихиды она молчала. На минуту техники оставили ее наедине с телом, и тогда она коснулась легонько щеки Хироси, чувствуя смертный хлад, и шепнула одно только слово: «Прощай».

Цель

На 82-й день 164 Года звездолет «Открытие» вышел на орбиту вокруг планеты Синдичу – Син Ти Чу, или Новой Земли.

Покуда корабль совершал первые сорок оборотов, отправленные на поверхность планеты зонды передали на орбиту огромный объем информации, оказавшейся для получателей малопонятной, а то и вовсе ничего не говорящей.

Вскоре, однако, можно было с уверенностью утверждать, что люди смогут выходить навне на поверхность без респираторов или скафандров. Накапливалось все больше подтверждений тому, что планета может быть пригодна для долговременного обитания человека. Пригодна для жизни.

На 93-й день 164 Года первый челнок «корабль-земля» совершил успешную посадку в регионе поверхности, обозначенном как субквадрант восемь.

ОТНЫНЕ ПОДЗАГОЛОВКОВ НЕ БУДЕТ, ПОТОМУ ЧТО МИР ИЗМЕНИЛСЯ, СМЕНИЛИСЬ НАЗВАНИЯ, ИНАЧЕ ИЗМЕРЯЕТСЯ ВРЕМЯ И ВСЕ УНОСИТ ВЕТЕР.

Оставить корабль: шагнуть через воздушный шлюз в челнок, это было постижимо – шаг ужасающий, возбуждающий, предельный, акт отвержения, отторжения, подтверждения. Последний шаг.

Оставить челнок – сделать последние пять шагов по ступенькам, к поверхности планеты, – оставить понимание за спиной, потерять сознание – обезуметь. Перевести себя на иной язык, в котором ни одно слово – ни «земля» и ни «воздух», ни «отторжение», ни «подтверждение», ни «делать» и ни «ступать» – не имело смысла. Мир без слов. Без значений. Полная вселенная неопределенности.

Заметив первым делом стену, благословенную, единственно необходимую ей сейчас стену, борт челнока, Синь прижалась к ней и уткнулась лицом, чтобы только видеть ее, эту стену, выпуклость металла, прочную, устойчивую, видеть только ее, а не то, другое – бесстенье, простор.

Она прижала свое дитя к груди, не позволяя глядеть.

Рядом и вокруг были люди, они тоже цеплялись за стену, но Синь едва замечала их – даже толкаясь обок с ней, они казались далекими, чужими. Кто-то, она слышала, задыхался, кого-то рвало. У нее самой кружилась голова, и тошнота подступала к горлу. Не продохнуть. Вентиляция здесь барахлит, воздушные насосы перегружены, выключите их! На нее упал луч света – обдал жаром затылок и шею, плеснул, отраженный от металлического борта, в открывшиеся глаза.

Кожа стены, эпидермис корабля. Она навне, только и всего. В детстве она всегда хотела быть внезницей. Вот и попала навне. Когда закончится смена, она сможет вернуться в мир. Она попыталась ухватиться за кожу мира, но пальцы соскальзывали с гладкой керамики. Холодное, жесткое, мертвое тело матери.

Она снова открыла глаза, опустила взгляд – мимо шелковистых черных волосиков Алехо – на свои ноги, увидала, что стоит в грязи, и отступила, чтобы сойти с грязи, потому что по ней ходить нельзя. Это ей отец объяснил, когда она была совсем-совсем маленькая, нет, это очень плохо – ходить по грязи в теплице, растениям нужно место, а ты можешь раздавить росточки. Так что она отступила от стены, чтобы сойти с грядок. Но куда бы она ни ступила, везде была грядка, почва и растения. Стопы ее давили растения, а почва резала стопы. Она в отчаянии шарила взглядом в поисках прохода, коридора, стен, потолка, но, кроме стены, видела только головокружительный сине-зеленый водоворот, в центре которого полыхал невыносимо яркий свет. Ослепшая, она рухнула на колени, уткнулась сыну в плечо и расплакалась.

Ветер – быстрое движение воздуха, безжалостное и бесконечное, оно приносит холод, и ты дрожишь-трясешься, точно в ознобе. Он то начинается, то кончается, нелепый, тревожный, непредсказуемый, бессмысленный, раздражающий, ненавистный, сплошная мука. Выключите его, остановите!

Ветер – легкое движение воздуха, от которого ходит волнами трава на холмах, и прилетают издалека запахи, так что ты поднимаешь голову и нюхаешь, упиваешься ими – странными, сладкими, горькими ароматами нового мира.

Шепот ветра в лесу.

Ветер, треплющий флаги.

Люди, прежде неприметные, становились влиятельными, уважаемыми, шли нарасхват. 4-Нова Эд был мастером-платочником. Он первым разобрался, как их правильно ставить. Груды пластиткани и веревок чудесным образом преображались в стены, ограждающие от ветра, – становились комнатами, заключающими тебя в восхитительно знакомой тесноте, где над головой близкий потолок, а под ногами гладкий пол, и спокойный воздух, и ровный, немигающий свет. Это оказалось очень важно, жизненно важно – иметь платок, свое жилпространство, знать, что ты можешь войти, вступить, оказаться внутри.

– Палатки, – поправлял Эд, но всем слышалось более знакомое слово, и платки остались платками.

Девочка пятнадцати лет по имени Ли Мейли вспомнила, как в древнем фильме называли одежду для ног. Люди пытались надевать синдромные носки – у кого находились, – но те были тонкие и тут же рвались. Девочка шарила по складу – неимоверному непрерывно растущему лабиринту контейнеров, которые привозили с корабля челноки, – покуда не нашла ящик с надписью «БАШМАКИ». Башмаки ранили нежные подошвы тех, кто всю жизнь ходил босиком по коврам, но куда меньше, чем здешний жесткий пол. Нет – земля. Щебень. Камни.

Но 4-Патель Рамдас, чьим мастерством «Открытие» вышло на орбиту, который провел первый челнок сквозь атмосферу с поверхности, долго-долго стоял перед темной морщинистой стеной, неимоверным стеблем растения – дерева, – под которым установил свой платок. В одной руке он держал настольную лампу, а в другой – шнур со штепселем. Он искал розетку. Потом тоскливая печаль на его лице сменилась насмешкой, и он понес лампу обратно на склад.

Трехмесячный малыш 5-Лунь Тирзы лежал на звездном свету, пока Тирза работала на стройке. Когда мать пришла покормить ребенка, то завизжала: «Он ослеп!» И правда, зрачки его сжались в точки. Младенец весь покраснел от жара. Лицо и головку его покрыли волдыри. Потом начались судороги, и наступила кома. Той же ночью он умер. Его пришлось переработать в почву. Тирза лежала на том месте, где в грязи, под почвой лежал ее малыш, и громко стонала, вжимаясь в грязь лицом. Потом с воем подняла лицо, облепленное влажной бурой почвой, страшную маску из грязи.