Дмитрий Силлов - Ученик якудзы

Однако аборигену незваный гость был абсолютно не интересен. Его глаза были прикованы к катане в руке Виктора.

— Дались вам эти игрушки, — проворчал Виктор, прикидывая, куда б деть свои мечи, чтоб не смущать местное население. В сумку бы их сунуть — так она наверху, на колючке осталась, и хрен теперь ее без лестницы оттуда выковыряешь. Хоть как в детском саду за спину прячь.

«А чего? Идея, — мелькнула мысль. — Сейчас этот меч тоже за спину примотаю — и как раз буду похож на Али-Бабу…»

Японец был ровно на голову ниже Виктора. И лицом — естественно — на взгляд европейца, особо от сородичей не отличался. За исключением одного…

Сейчас на этом лице была написана такая гамма восхищения, замешанного на безграничном уважении к обладателю столь ценных артефактов, что Виктору вновь стало как-то не по себе. Он, сидя на заборе, успел отдать должное тому, с какой силой и насколько технично обрабатывал абориген тяжеленное бревно — аж виселица тряслась. А тут… Того и гляди на колени упадет и начнет поклоны бить.

Но на колени японец падать не стал. А вот с поклонами Виктор не ошибся.

Как и бандюговатый тинейджер, оставшийся за забором, абориген согнулся перед Виктором в почтительном поклоне. Только этот поклон был гораздо глубже того, что отвесил Виктору при виде мечей подзаборный пацан прошлой ночью.

«Всё как дома, в каратэшной секции до армии…» — подумал Виктор, склоняясь в ответном поклоне…

Страшный удар ногой снизу разогнул его в обратную сторону так, что тело выгнулось дугой. Затылок, словно пушечное ядро, врезался в землю. Удар был настолько силен, что Виктор по инерции пропахал в размокшей от слякоти почве мало не полметра, прежде чем его макушка воткнулась в каменное основание только что преодоленной стены. Пятна перед глазами вернулись обратно. Но сейчас их было намного больше, и были они кроваво-красными.

Несмотря на это, он попытался подняться. Голова гудела, наливаясь тупой болью, красные пятна перед глазами слились в сплошное марево, но, несмотря на это, Виктор все еще соображал вполне четко. Вполне достаточно, для того чтобы дотянуться до горла подлого гада. Причем необязательно руками — руками, пожалуй, с таким не справиться. Катана выпала из его разжавшихся пальцев при падении, но черный меч настойчиво напоминал о себе давлением квадратной гарды на плечо.

«Ну, сука!!!..»

Рука Виктора метнулась к плечу. И даже успела схватиться за оплетенную черным шнуром рукоятку…

Второго удара Виктор тоже не видел. Да это был и не удар — так, тычок согнутым пальцем куда-то за ухо. Причем прилетел этот удар сбоку, откуда он совсем не ожидал атаки.

«Второй японец…»

Тычок был болезненным, но в то же время, как говорится, нет худа без добра. От него словно по мановению волшебной палочки пропали и набат в черепной коробке, и кровавое марево, застилавшее взгляд.

Виктор рванул меч, намереваясь завершить начатое… и понял, что вслед за вышеперечисленными малоприятными ощущениями пропадает и весь остальной окружающий мир.

Часть вторая

Нингё[18]

Декабрь 1937 года, Китай, пригород Нанкина

Он стоял на холме и смотрел вдаль. Впереди, от силы в половине ри от него, простиралась линия китайских окопов, надежно замаскированная ночной темнотой. Сразу за окопами начинался мост через Длинную реку[19]. А за мостом лежал Нанкин, столица правительства хитрого Чан Кайши, который, по данным разведки, сейчас был уже весьма далеко от нее вместе со своим правительством. Люди, не ведающие Пути, обычно хотят жить. Это остальным, знающим Истину, все равно. Хорошо, что таких очень мало. И что никого из них нет сейчас там, в окопах.

Мастер потянул носом ночной воздух — и поморщился. Промозглый декабрьский дождь был похож на масло, просеянное сквозь старое полотно. Хотя чего можно ожидать от дождя в этой стране, пропитанной страхом, потом, гарью и кровью. Эта смесь, испаряясь, возносится к небесам — и небеса возвращают ее обратно. Это не Япония, где ливень несет прохладу и очищение.

Что ж, дождь войны и должен быть таким, пропитанным кровью и страхом врага. И после сегодняшней ночи никто не удивится, если с неба польется настоящая кровь, а не вода, пропитанная ее запахом.

Мастер закрыл глаза и, скрестив ноги, медленно опустился на землю. Его руки, словно две змеи, готовящиеся броситься друг на друга, поднялись кверху. Кончики пальцев соприкоснулись и переплелись в замысловатую фигуру.

А в груди Мастера родился звук.

Слабая, едва слышная нота набрала силу — и потекла в ночи, распространяясь от фигуры сидящего все дальше и дальше, приминая невидимую в темноте траву и заставляя мелкое зверье в паническом ужасе прятаться по норам.

Это не был голос человека.

Нет в мире людей существа, способного воспроизвести совершенный ки-ай[20]. Если же такое существо появляется — это уже не человек в том смысле, в какой принято облекать это понятие.

Набрав силу, нота стала высокой настолько, что вряд ли ее уловило бы человеческое ухо…

Но ее прекрасно слышали те, кого обычный человек никогда не увидит в течение своей жизни. После смерти — может быть. Но не здесь. Не в этом мире.

Это ерунда, что Мастера древности могли обходиться лишь собственными силами, заставляя целые армии падать перед ними на колени. Без помощи моно-но кэ, бесплотных духов, сеящих смерть и безумие, можно заставить повиноваться одного, двух, трех, десяток живых людей — если, конечно, на это хватит личной силы.

Для того чтобы заставить повиноваться армию, необходимы существа из страны Токоё[21] — призрачного мира мертвых. Которых нужно суметь вызвать оттуда… А после — заставить вернуться.

Далеко не каждый колдун-ёдзюцука прошлых эпох решался на такое, даже если и был уверен в собственных силах. Страшно представить, что будет с этим миром, если Мастер, практикующий настоящую, не сказочную некромантию, не справится с моно-но кэ, вырвавшимися из-за черты!

Но то ли ёдзюцукам удавалось справляться с духами-чудовищами, то ли… древние свитки врут, по традиции всех народов многократно преувеличивая силу и доблесть героев прошлого.

Мастер никогда бы не решился на подобное ради себя. Ему в этом мире было нужно не так уж и много.

Демонстрация его силы была нужна Японии.

Там, на соседнем холме, увешанные древними защитными амулетами, за кустами прятались два настоящих адмирала и их переводчик. Один из них был адмиралом страны Восходящего Солнца по имени Такадзиро Ониси. Второй адмирал прилетел из-за моря, и звали его Вильгельм Канарис. Сейчас он наверняка припал к окулярам привезенного им безумно дорогого прибора, благодаря которому человек мог видеть в темноте.