Соломон Кейн и другие герои - Роберт Ирвин Говард
Соломон ощутил, как поколебался его разум. Возможно, во всем была виновата магия личности этой грозной и таинственной женщины, та яростная, огнедышащая сила, которая звучала в каждом ее слове… Так или иначе, но был миг, когда весь этот безумный, невероятный план показался ему совсем не таким уж безумным и невероятным. Калейдоскоп фантастических видений промелькнул в сознании пуританина. Европа, раздираемая гражданскими и религиозными войнами. Европа, расколотая на враждующие лагеря, направо и налево продаваемая своими вождями, Европа, кажется, готовая рухнуть в обломках… Как бы она действительно не пала легкой добычей какой-нибудь новой, дикой, полной необузданных сил расы завоевателей… Да и какой мужчина может похвастаться, что где-то в дальнем уголке его души не дремлет под спудом жажда завоеваний и власти?..
…И был миг, когда враг рода человеческого подверг Соломона Кейна жестокому искушению. Но перед мысленным оком пуританина сейчас же всплыло печальное, полное тоски личико Мерилин Тэферел, и Соломон с чувством выругался:
— Прочь отсюда, дочь сатаны! Изыди!.. Я что тебе, зверь лесной, чтобы вести твоих черных дьяволов против моего собственного народа? Да что там, даже и зверь на такое никогда не пойдет! Изыди, говорю тебе! Хочешь моей дружбы, так освободи меня и отпусти со мной бедную девочку…
Накари взвилась на ноги, точно дикая кошка. В глазах ее пылала животная ярость. Выхватив кинжал, она занесла его над сердцем Соломона Кейна, издавая кошачий вопль ненависти… Какое-то время кинжал трепетал над ним, готовый вонзиться… Но потом Накари опустила руку и засмеялась.
— Освободить?.. О, она обретет свободу, когда Луна черепов, скалясь в улыбке, склонится над черным алтарем. Что же до тебя — ты сгниешь здесь, в этом подвале. Ты безмозглый глупец, Кейн! Величайшая царица Африки посулила тебе свою любовь и предложила править вместе с нею всем миром, но ты ее оттолкнул, осыпав оскорбительной бранью! Уж не влюблен ли ты в маленькую рабыню, а? Так знай же: до прихода Луны черепов она по-прежнему принадлежит мне. И вот что я тебе скажу, чтобы ты не скучал тут в одиночестве. Я стану наказывать ее так, как наказывала и прежде! Я подвешивала ее за руки нагую и хлестала кнутом, пока она не лишалась сознания!
Кейн яростно рванулся в кандалах, и Накари расхохоталась, глядя на его муки. Подойдя к двери, она отворила ее и собралась уходить, но на самом пороге помедлила и добавила, обернувшись:
— Да, мой смельчак, место здесь мерзкое. Можешь ненавидеть меня еще сильнее за то, что я тебя сюда водворила. Быть может, оказавшись в прекрасном тронном чертоге Накари и узрев его роскошь и великолепие, ты переменишь свое мнение и о его хозяйке. Весьма скоро я пришлю за тобой, но до тех пор побудь здесь и поразмысли. Помни! Полюбишь Накари — и весь мир станет твоей державой; отринешь ее — и до конца дней своих не увидишь ничего, кроме этих стен!
Мрачно лязгнула, закрываясь за нею, тяжелая бронзовая дверь. Но куда больнее ранил слух плененного англичанина серебристый, полный яда смех удалявшейся Накари.
Время в глухом подземелье тянулось мучительно медленно. Кейну показалось, что прошли целые годы, прежде чем раскрылась дверь и появился здоровенный воин, принесший еду и жиденькое вино. Кейн с жадностью набросился на пищу, а потом заснул. Труды последних дней совсем измотали его как физически, так и духовно. Сон его был глубок, проснувшись же, он почувствовал себя вполне отдохнувшим и свежим.
Вновь отворилась дверь, и вошли двое громадных воинов-дикарей. Они принесли с собой факелы, и при свете их Кейн разглядел, что воины были сущими великанами, облаченными в набедренные повязки и головные уборы из страусовых перьев. Каждый держал в руке боевое копье.
— Накари велит привести тебя к ней, белый человек, — вот и все, что они сказали ему, снимая оковы. Он поднялся на ноги, наслаждаясь пусть краткой, но все же свободой. Острый ум его уже вовсю трудился, изобретая планы спасения.
По-видимому, слухи о его боевом искусстве успели распространиться, ибо воины, обращаясь с ним, бдительности не теряли. Они жестом предложили ему идти впереди, а сами настороженно двинулись сзади, и он ощущал спиной отточенные острия их копий. Их было двое против него одного, притом безоружного, но рисковать они не желали. А во взглядах, которые они на него бросали, мешались благоговение и подозрительность.
Они долго шли по нескончаемому темному коридору, причем стражи указывали ему направление, легонько покалывая копьями. Достигнув винтовой лестницы, они поднялись по ступенькам, вновь прошли по коридору, преодолели еще одну лестницу и вышли в тот самый заставленный колоссальными колоннами зал, в который первоначально и попал Кейн, когда только выбрался из тайного хода. Воины повели Соломона через зал, держась недалеко от стены, и тут-то на глаза ему попалась странная, фантастическая фреска. Та самая! Кейн сразу узнал ее, и сердце заколотилось у горла. До нее еще оставалось какое-то расстояние, и Кейн начал дюйм за дюймом забирать в ту сторону, пока и он, и стражники не оказались у самой стены. Поравнявшись с фреской, Кейн нашел глазами пометку, сделанную острием кинжала…
Невозможно передать изумление стражей, когда их пленник вдруг ахнул, словно человек, которого ударили в сердце копьем. Пошатнувшись, он зашарил в воздухе в поисках опоры…
С сомнением переглянувшись, они разом кольнули его копьями, но Кейн вскрикнул, подобно умирающему, и сполз на пол, оставшись лежать в странной, неестественной позе, подвернув под себя одну ногу и кое-как опираясь на руку.
Воины уставились на него с очевидным испугом. Судя по всему, он умирал, но никакой раны на нем не было видно. Они угрожающе замахнулись копьями… он даже не пошевелился. Тогда они опустили свое оружие, и один из них нагнулся над ним.
Вот тогда-то все и случилось. Стоило воину наклониться, и Кейн взвился навстречу, словно внезапно спущенная стальная пружина. Его правый кулак взлетел от бедра, со свистом описав полукруг, и с треском врезался воину в челюсть. Удар, в который была вложена вся сила руки и плеча, весь рывок мускулистого тела и крепких ног,
