Пути и перепутья (СИ) - Коллектив авторов

— Я набирал высокие отметки в школе барменов, так что готов выслушать.

— Я провел лето в Непале, потому что… ох, почему я не могу это сказать? — Митос перешел на шепот — горе вдруг придушило его голос, и одинокая слеза скатилась по щеке. — Я похоронил моего мальчика.

Джо был ошеломлен, когда старейший ныне живущий человек не выдержал и заплакал у него на плече.

Спустя некоторое время Митос вернул себе самообладание в достаточной степени, и Джо осмелился задать свой следующий вопрос.

— Ты потерял ребенка? Недавно?

— Не ребенок в вашем понимании. У тебя есть взрослая дочь, Джо. Потерять ее тебе было бы больно, вне зависимости от ее возраста.

Джо мог только кивнуть головой, соглашаясь. Родители не должны переживать своих детей, а Бессмертные, как правило, переживали всех, кого они знали, если сохраняли свои головы. Это делало потерю человека, которого они воспитывали с детства, еще более трагической. Особенно когда Бессмертный знал, на какую боль обрекает себя, на какую опасность — ребенка от других Бессмертных, и все равно решался любить. Было невероятно, что Митос, прожив пять тысяч лет, продолжал это делать.

Тот, казалось, понял, куда свернули мысли Джо и сказал:

— Да, это опасно. Я знаю. Связываться со смертными всегда опасно из-за Игры. Я даю себе очень хороший совет. Я просто не всегда следую ему.

— Сколько же ему было?

— Восемьдесят девять, он почти добрался до девяноста. Очень впечатляет, для смертного. Он был взволнован, что встречает двухтысячный год. Я думаю, что он упорствовал ради этого.

— Тогда у него была хорошая долгая жизнь?

— Мне нравится так думать.

— Как ты встретил его мать?

Митос смущенно улыбнулся.

— Ну, видишь ли, я вырастил и ее.

— Что?!

Если бы его рукав уже не был влажным от Митосовых слез, Джо даже не подумал бы поверить этому заявлению. Жизни Бессмертных были так опасны, большинство не оставались долго с любовниками, совсем мало кто задерживался на одном месте достаточно времени, чтобы воспитать ребенка. Суметь вырастить два поколения — было впечатляюще идиотским для Бессмертного. Даже при условии, что Митос обладал настоящим мастерством в умении уклоняться, избегать и уворачиваться, всё это могло привести к убийству смертных в ходе Игры.

Джо покачал головой и попросил:

— Может быть, ты начнешь с начала.

Губы Митоса искривились в подобии улыбки, и он сказал:

— Это было в конце девятнадцатого века, и ты назвал бы это современностью.

— Относительно твоих лет — почти современность.

— Ладно, около тысяча восемьсот восемьдесят девятого года я вернулся в Штаты и познакомился с матерью-одиночкой по имени Кэтрин. Сначала мое внимание привлекла ее образованность, ведь средняя прачка в Филадельфии не цитировала стихи. Когда она приносила мое белье, я делился с ней книгами. Она читала их своей дочке, которую звали так же, как и ее саму, но она произносила ее имя «Китти»… сверхочаровательная малышка с ямочкой на одной щеке и прекрасными каштановыми кудрями.

Джо видел, что глаза Митоса снова заблестели от наворачивающихся слез, но он сморгнул их.

— Итак, ты спас их от нищеты и неприятностей? — спросил Джо, предполагая самый логичный вывод.

— Не совсем. Кэтрин была слишком горда, чтобы принять милостыню. Она ценила, что я нашел ей работу получше, так что Китти могла ходить в школу вместо того, чтоб стать ребенком-чернорабочим на заводе. Я ежедневно присматривал за Китти до окончания рабочей смены Кэтрин. Женщины в ее обстоятельствах обычно стремятся к браку с первым мужчиной, кто сделает предложение, но Кэтрин поклялась выйти замуж только за отца своего ребенка. Я семь лет провел, пытаясь убедить ее в обратном — бесполезно. Затем отец Китти вернулся.

— Ох. Как я понял, они ушли вместе с ним.

— Да, и это был бы конец… если бы не Китти. Она писала мне из школы-интерната, куда они послали ее, чтобы довести ее манеры до респектабельных. Китти сказала, что она признала своего отца, чтобы сделать свою мать счастливой, но я всегда буду ее любимым папой. Я никогда не рассказывал Кэтрин о Бессмертных, и, очевидно, был не очень желателен в их новой жизни. Мне казалось безобидным посылать письма Китти, путешествуя на Запад, а затем из Вайоминга и Юты.

Это происходило около тысяча восемьсот девяносто шестого года, подумал Джо, сопоставив кое-какую информацию. Американский Запад не зря называли диким в то время. Он знал, что весьма печально известная кучка грабителей, возглавляемая Бучем и Сандэнсом, действовала на территории нескольких штатов.

— Каждые год или два, — продолжал Митос, — я возвращался к моему почтовому ящику — единственный обратный адрес, который я мог ей дать — в Филадельфии. Я знал, что однажды найду его пустым, поскольку она неизбежно перестанет отвечать на письма, которые я посылал ей, пока путешествовал. Тогда это действительно будет конец.

— Как ты познакомился с сыном Китти?

— Из-за эпидемии гриппа после Первой мировой войны. Люди в возрасте от пятнадцати до пятидесяти умирали в массовом порядке. Сейчас известно, что чем сильнее была их иммунная система, тем больше она работала против них, поэтому дети и пожилые люди, как правило, выживали. Семью Китти поразило жестоко. От этого гриппа она потеряла отца, мать и мужа. Ее последний живой дедушка выздоровел только, чтобы умереть от старости в том же году. Сама Китти и ее единственное дитя не подцепили болезнь. Овдовев и став одинокой, она написала мне в тысяча девятьсот девятнадцатом году, прося забрать ее и маленького Патрика.

— И ты, не видя ее в течение двадцати трех лет, сделал это? Ты выглядел ее возраста или моложе.

— Я хотел вернуть свою дочь, Джо, — заявил Митос, пожав плечами.

Джо мог только молча согласиться, что сам поступил бы так же. Он упорно трудился последние несколько лет, чтобы наладить отношения с Эми, и будет жалеть всю жизнь, что не видел, как она растет.

— Моим намерением было посетить их один раз и помогать материально, но Китти были нужны не деньги. Она снова хотела семью. Я объяснил о Бессмертных, о риске, которому я бы подверг ее мать и ее саму в те годы, останься рядом с ними. Ей было все равно. Итак, я взял Китти и Патрика странствовать со мной по всему миру.

— Как же ты защищал их?

— Нелегко, и они не вышли из этого невредимыми. Я поскорее увозил их, едва появлялись Бессмертные. Китти с первого же года рассказала Патрику все. Я выдавал себя за его дядю и брата Китти, но когда он был по-настоящему раздражен, ему доставляло удовольствие называть меня дедушкой.

— Разве он не должен был ходить в школу?

— Я учил его в основном сам. Мы не задерживались на одном месте дольше определенного периода, иногда вокруг вообще не было школ. Мы по очереди бросали дротики в карту, выбирая, куда поехать. Мне пришлось вырвать из карты Антарктиду: Патрик целился в нее, хотя я сказал ему, что она необитаема.

Я не успел моргнуть, а он повзрослел, и Китти остепенилась с новым мужем. Патрик предложил вместе отправиться в университет в тысяча девятьсот тридцатые годы, и мы весело проводили время… потом он тоже женился. После этого я видел их каждые несколько лет, по отдельности, чтобы не провоцировать неудобные вопросы в их семьях, до последнего письма Китти в тысяча девятьсот шестьдесят втором году. Она умирала, и Патрик был в бешенстве, что я не прибыл вовремя, чтобы попрощаться. Некоторое время отношения были напряженными, но тем ни менее мы постоянно общались. Он пережил свою жену, и я не думаю, что его дети поняли, почему он выбрал дом престарелых именно в Катманду, чтобы провести там свои последние годы. Я посещал его так часто, как мог, и в этот последний раз его здоровье было… ну, я знаю признаки. Я остался до конца.

Закончив свой рассказ, Митос глубоко вздохнул и спросил: