Крылатым не входить! (СИ) - Вострова Екатерина

— А отец ребенка о нем вообще в курсе?

— Да, через пару недель я нашла телефон того мужчины и позвонила ему. Но мне кажется, он решил, что я вру. Или что просто решила срубить по-быстрому денег. Так или иначе, он перевел мне денег, вроде как на аборт. Ну и я от него отстала.

— Почему же тогда аборт не сделали?

Мила вздохнула и стала выглядеть при этом абсолютно несчастной:

— Это были самые ужасные девять месяцев в моей жизни. Что бы я ни делала, все выходило абсолютно не так. Силы меня не слушались, события путались. Я даже в больницу угодила! Дважды! И ничего, абсолютно ничего не могла с этим сделать. Мои способности наслаивались на способности ребенка, и происходила какая-то чертовщина! Поэтому, как только он родился, я с чистой совестью выставила его на улицу. Вы вообще представляете, что такое рожать самой, дома?!

— Нет, не представляю, — качнула я головой, не испытывая при этом ни малейшего сострадания к Людмиле.

Судя по всему, она была беззаботной адреналинщицей, прожигающей жизнь. Привыкла полагаться на свои способности, а когда они вдруг перестали работать, оказалась абсолютно не приспособлена к реальной жизни.

— Вдобавок ко всему, за это время я еще и почти без денег осталась, — девушка посмотрела на меня так, словно я лично была виновата в ее финансовом крахе. — Поэтому когда Юрий позвонил мне и предложил хорошую сумму только за то, чтобы я разыграла концерт под чужой дверью – я согласилась. Это действительно было забавно. Плюс, с недавних пор мне не давал покоя один из секретов Арджеша… А меня потом так удачно поймали…

Ее настроение слишком быстро менялось, и это выглядело странно. То она смеется как умалишённая, то грустит, то чуть не плачет, а теперь вот снова мечтательно вздыхает. Интересно, это все месмеры такие, или конкретно эта слишком уж стала зависима от своих способностей?

Ох, и сложно будет объяснить Марку, что такое хорошо, а что плохо. Вернуть бы его еще только в целости и сохранности.

— И почему он позвонил именно вам? — тряхнула я головой, пытаясь склеить из разрозненных фактов единую картину произошедшего.

— Так говорю же, он считал, что я такая беспринципная вымогательница денег. Хотя в тот момент деньги мне действительно были нужны…

— И где его искать, вы не знаете? — похоже, все это без толку, и ничего нового я от Людмилы так и не добьюсь.

— Не имею не малейшего понятия, — улыбнулась Мила. — Но я бы посоветовала спросить у его брата. Есть вероятность, что если рассказать, ему про племянника, то он поможет.

— Подождите, про какого еще племянника?

— Так как его… Марк, да? Я ведь сказала – Юрий и есть отец Марка. Мы с ним случайно встретились в одном из местных клубов. Я как раз только вернулась из-за границы, не собиралась здесь задерживаться надолго… Да уж… Блин. Но секс был хорош, да… А теперь давайте поговорим о том, ради чего я, собственно, и встретилась с вами.

Я же уже в мыслях была далеко отсюда. Брат? Наверняка Арджеш проверил его первым, возможно, даже его допрашивали, и не раз. Но одно дело – вынужденное сотрудничество, а другое дело – добровольное… И если брат Юрия окажется нормальным человеком, или нечеловеком, он наверняка будет против того, чтобы Марка приносили в жертву, и, может быть, даже поможет.

Вот только мысль заявиться ко второму Финику и рассказать ему о племяннике почему то вызывала внутренний протест. Что если он захочет отобрать ребенка? Все-таки он родственник…

— Ты меня вообще слушаешь? — хмыкнула Мила, закидывая в рот еще один леденец.

— Да… я… — в любом случае, надо найти Александра и посоветоваться с ним для начала, а потом уже что-либо предпринимать. Кстати, где он там летает?

— В общем, я тут подумала… И решила, что я действительно была неправа. Перегнула палку, короче, — говоря это, Людмила смотрела куда угодно, но только не на меня. — Я не должна была выставлять ребенка к мусорным бакам. Но у меня смягчающее обстоятельство. Послеродовая депрессия, и все такое. А также девять месяцев, которые этот гаденыш мне испортил.

«Гаденыш» — сильно резануло по ушам, но я смолчала.

— Я ведь не Марк, я не могу тебя осуждать, — мне действительно нечего было сказать этой женщине.

— Да, но я чувствую связь между вами. И когда ты заберешь его у Юрия, то будешь воспитывать сама. Он вырастет, захочет узнать, кто он, откуда… — она замялась, а потом как-то неуверенно попросила. — Не рассказывай ему. Не знаю. Сочини какую-нибудь слезливую сказочку про то, что у тебя не было детей, и поэтому я отдала тебе его. Как там в психологии лучше, чтобы он не чувствовал себя брошенным?

— А ты разве не можешь все исправить? Поменять реальность на ту, в которой ты бы не оставляла ребенка одного?

— Это не так работает. Во-первых, как выяснилось, когда силы двух месмеров наслаиваются друг на друга, все получается совершенно не так, как ты хочешь, — покачала головой Мила. — Во-вторых, контролируемые способности имеют ограниченный радиус действия. Я могу выбрать вероятность, которая началась вчера вечером, но вот вчерашнее утро, скорее всего, уже не достану…

— А что значит «контролируемые способности»? — сколько же вещей, о которых я не имею ни малейшего представления! И как только со всем этим справляться?

— Ну вот, например, в детстве я жила в детском доме. А потом мне захотелось, чтобы меня удочерили. Я выбрала себе родителей, мне они показались красивыми и классными, вот только когда мы приехали к ним, в первый же вечер я что-то разбила в их доме…. Так испугалась, что они меня выгонят, что наутро проснулась в другом месте.

— То есть, как это? Снова в детском доме? — на мгновение все же почувствовала к ней сочувствие.

Откуда ей знать про тепло и семейные ценности, если перед глазами не было примера?

— Нет. Просто в другом доме, с другими людьми. Вроде как я случайно поменяла усыновителей. На совершенно мне не знакомых. А ты должна знать – усыновление делается не за один день. И потом подобные вещи происходили еще несколько раз… Но с возрастом это уходит. Как-то так… Так о чем я? Хм… Ты ведь не скажешь?

— Почему это для тебя так важно?

— Я жалею об этом! — воскликнула она, вскакивая на ноги. — Жалею и ничего не могу сделать! Ты даже представить себе не можешь, как это бесит. И я не хочу, чтобы ребенку… ну, Марку… было плохо. Дети всегда винят себя в том, что их бросили. Хотя в его случае он сам и виноват. Девять месяцев, Бог ты мой, это были самые ужасные девять месяцев в моей жизни…

Она перевела дух, а затем полезла куда-то в карман, вытаскивая оттуда клочок бумаги с наспех накарябанным на нём номером.

— Вот. Это один из моих телефонов. Он обычно выключен, но, думаю, если Марк когда-нибудь захочет поговорить, то найдет способ дозвониться, — она пристально посмотрела мне прямо в глаза, а мне ничего не оставалось, кроме как взять бумажку. Отдавать ее ребенку, когда он вырастет, или нет, я еще тысячу раз подумаю. — Спасибо.

— Может быть, ты поможешь нам отыскать малыша? Я боюсь, что Юрий навредит ему, поранит, или того хуже…

— Ой, нет. Я в такие игры не играю. Теперь это твой ребенок, так что сама и разбирайся. А я в ближайшее время, скорее всего, уеду из этого города. Удачи тебе с маленьким засранцем, она тебе ой как понадобится.

Договорив, она еще немного постояла рядом со мной, а затем махнула рукой и, развернувшись, пошла обратным путем.

А я стояла, зажимая в руке клочок бумаги, а в горле у меня стоял ком. Прежде чем думать о том, что я скажу ребенку, когда он вырастет, нужно найти его.

А у меня из зацепок теперь – это только брат Юрия, которому придется рассказать о том, что Марк – его племянник.

Раздражённо пнула грязь под скамейкой, но в итоге нога вдруг наскочила на какой-то камушек, и я взвыла от резкой боли в суставе. Ну вот! Та же нога!

От судьбы не уйдешь, как ни крути.

И где этот гарпий, когда он так нужен?