Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

Особо в нем мага привлекало то, что проделать предложенное можно при полном отсутствии самого Костея.

Сказано – сделано, и на ночь глядя, обвешанные горшками с "кузнец-коктейлем", как ишаки водовозов где-нибудь в Шатт-аль-Шейхе, и вооружившись заступами, подрывники двинулись пешим порядком к Сабрумайской сторожевой башне.

Пусть супостат попляшет.

Ночью этого же дня, под покровом темноты, из леса вытекла черная, ощетинившаяся железом зловещая масса клыков, когтей и светящихся красным глаз и попыталась бесшумно пройти по дороге, чтобы застать защитников города врасплох и ворваться через ворота, минуя стадию осады.

Первая треть гениального плана командования Костеевой армии[144] удалась идеально: пройти бесшумно по дороге под тяжелым проливным осенним дожем им не составило труда. Ровный гул яростно втыкающихся в землю струй скрыл даже чавканье грязи под ногами зверолюдей и временами вырывающиеся из их пастей проклятья: разбитая возами дорога так просто не отпускала.

Но приблизительно в полукилометре от Лукоморска вторая стадия плана Костея столкнулась с четвертой линией обороны Граненыча, которая, как опытным путем выяснили завоеватели, распространялась и на дорогу государственного значения[145].

Первые три шеренги солдат во главе с капралом, не успев понять, что происходит, повалились куда-то вниз, где мягкой посадкой и не пахло. Крики и вой провалившихся на этот раз не смог заглушить даже ливень.

Последующие шеренги, почуяв неладное, шарахнулись вбок, и наткнулись то ли на лес, то ли на заставу, то ли на засаду[146]… Сгорая от жажды проявить себя в бою, или просто от желания согреться, солдаты взмахнули топорами, стараясь достать воображаемых коварных лукоморцев, притаившихся за бревнами – полетели щепки, но лес не сдавался.

– Да это просто деревяшки! Обходите их, да и всё!.. – проревел, перекрывая шум ливня и битвы с вкопанными бревнами, капрал и поспешил подать личный пример в расчете на внеочередное сержантство.

Как очень скоро выяснилось, это было последнее, на что он смог вдохновить своих солдат в этой жизни – в конце концов, бревна и волчьи ямы были расположены в шахматном порядке…

Услышав признаки кипящего где-то впереди сражения со всеми признаками надвигающегося поражения оккупационных сил, лейтенант, предусмотрительно приотставший якобы из целей получения более объективной картины боя, приказал трубить остановку и перегруппировку, и варварское истребление бревен из деревьев стратегически не важных пород было прекращено. Натыкаясь и наступая друг другу на пятки, зверолюди из подпирающих авангард отрядов неохотно остановились и стали ждать дальнейших распоряжений командования, проклиная дождь, дорогу, Лукоморье, это самое командование, и тот злополучный день, когда им впервые пришла в голову мысль, что военная форма выглядит круто.

По цепочке сигнала весть о первом боестолкновении и потерях – минимальных своих и сокрушительных – противника – была донесена до царя Костея.

Прорычав что-то невразумительное, он отдал приказ перейти к плану "Б" – не приближаясь к линии укреплений города замкнуть его в кольцо, развести костры и начать сборку осадных машин под руководством советников и его личным.

Утром непокорных лукоморцев должен ждать неприятный сюрприз в виде штурма, и не только.

Букаха проснулся в своей комнатушке под грустно протекающей крышей самого захудалого питомника клопов и тараканов в Лукоморске, известного почему-то в миру как постоялый двор "Царские палаты"[147], оттого, что в окошко кто-то стучал.

Нет, к тому, что целый вечер с разной степенью успешности в него ломился то косой ливень, то бесцеремонный ветер, то остервенелый град он уже успел привыкнуть, и через несколько часов нервных вздрагиваний, подергиваний и подпрыгиваний перестал обращать на них внимание несмотря на отчаянный сквозняк вкупе с хлещущей между рамой и подоконником водой и даже ухитрился задремать… Но теперь, даже сквозь сон было ясно слышно, что хлипкой оконной рамой дребезжал именно кто-то, а не что-то.

Одолеваемый мгновенно и одновременно возобновившимися тиками, иканиями, заиканиями и просто ужасными предчувствиями, диссидент вылез из-под тонкого дырявого одеяла с давно сломавшейся функцией термоизоляции и осторожно, на цыпочках подкрался к ожившему вдруг окну.

Босые ноги ступили в натекшую то ли из-под рамы, то ли с потолка холодную лужу, боярин тоненько ойкнул, и некто за окном посчитал это знаком к решительному приступу.

Стекло в раме дзенькнуло и разлетелось на мелкие кусочки, и сквозь черную мокрую дыру ветром внесло и швырнуло на шею бывшему боярину нечто холодное, металлическое и очень решительно настроенное.

И не исключено, что на действия, квалифицируемые Уголовным уложением Лукоморья как "намеренное нанесение тяжких телесных повреждений, не совместимых с признаками жизни".

Беззвучно серебряные крылья сомкнулись на шее моментально проснувшегося Букахи и начали яростно сжиматься, словно сам царь Костей лично впился в горло опального шпиона своими костлявыми безжалостными пальцами, и стали долго и с удовольствием душить его, то отпуская и позволяя втянуть воздух в агонизирующие легкие, то снова стискивая и давя, пока темнота с искрами не застилала вылазящие из орбит глаза…

Наконец, когда предатель уже распрощался с опостылевшей жизнью, тиски ослабли, и металлическая мышь превратилась в настоящую. Она неохотно снялась с боярской шеи, опустилась на грудь судорожно ловящему воздух ртом Букахе и извергла из своего чрева скрученный в трубочку лист желтоватой бумаги и кожаный мешочек размером с грецкий орех, затянутый красным шнурком.

Требовательный злобный писк и оскаленные мелкие, острые как иглы зубы колдовской твари не дали беглецу отдышаться, как следует.

– Сейчас, сейчас, мышенька, милая… прочитаю, что наш хозяин пишет… сейчас, родная… сейчас, золотая… ты не серчай, самое главное… не серчай… успокойся… я всё как надо сделаю… как надо всё… – задыхаясь и хрипя, подобострастно забормотал он, разворачивая трясущимися руками царскую депешу.

Мышь засветилась призрачным синеватым светом, и Букаха, нервно массируя отдавленное горло, торопливо прочел короткое сообщение и в ужасе уставился на мешочек на своей груди, словно и он мог в любую секунду накинуться на него и начать душить.

– Я?.. Я?.. Но почему я?.. Я не умею!.. Меня узнают!.. Схватят!.. Я не могу!.. Я никогда… раньше… не… не… я не…