Горчаков. Пенталогия (СИ) - Пылаев Валерий

— Тем более, князь. — Я взял его сиятельство под руку и осторожно потянул к дороге — туда, где вдалеке догорали разбитые немецкие панцеры. — Не знаю, что вас так раздосадовало, но местным аристократам уж точно лучше не знать о наших…назовем это разногласиями. У них и так достаточно поводов для пересудов.

— Разумеется! — Оболенский понизил голос и зашипел, как змея. — Князь Горчаков неведомо откуда появляется в Меце, и уже через несколько дней на границе Франции и германского Рейха начинается черт знает что! Вы… что вообще случилось с российской делегацией? Где остальные — и где “Петр Великий”?!

— Дирижабль сбили примерно в полусотне километров от Кёльна. Немецкие аэропланы, — отозвался я. — Из всего экипажа и пассажиров уцелели… уцелел только я один. Солдаты прочесывали местность, но мне посчастливилось сбежать и встретить ее светлость герцогиню Эльзасскую из рода Водемон. Остальное вам, полагаю, известно.

— Более чем. — Оболенский вздохнул и покачал головой. — Но почему вы не вышли связь с посольством, князь? Мы смогли бы организовать ваш переход через границу… конечно же. Доставить в Париж.

— Где я тут же лишился бы всех возможностей, которые есть здесь и сейчас, — усмехнулся я. — Вы ведь не хуже меня знаете, какова была цель визита делегации ко двору французского императора.

— Цель… я бы сказал — невыполнимая задача, сударь! Своими действиями вы фактически уничтожили все, чего мы добивались почти два месяца. — Оболенский снова сердито оскалился. — Парижская знать требует немедленных действий, а сам император Жозеф просто в бешенстве!

— Отлично. Значит, все идет именно так, как нам нужно. — Я невозмутимо пожал плечами. — И уже совсем скоро война для Франции станет неизбежной.

— Откуда такая уверенность, князь? — огрызнулся Оболенский. — Нуждайся Жозеф в чем-то подобном, мне бы не пришлось…

— Позвольте не согласиться, ваше сиятельство. — Я покачал головой. — Разумеется, я прекрасно осведомлен об осторожности французского монарха… которую порой склонны называть нерешительностью. Но даже такой человек не станет отказываться от того, что само идет ему в руки. Особенно сейчас, когда мы побеждаем. Освободительная армия уже заняла почти все крупные города в Лотарингии и Эльзасе, а местная знать и наместники присягнули на верность герцогине. Через несколько дней мы наверняка доберемся до Саверна — и тогда дорога на Страсбург будет свободна!

— Может и так — но что потом, князь? Что будет, когда Каприви направит сюда настоящую силу? Весь этот… сброд, — Оболенский скосился на оставшихся далеко за спиной ополченцев, — расползется по домам, как только заговорят пушки. Ваших талантов вполне может хватить и на Саверн, и даже на Страсбург, но уж поверьте, Александр Петрович — уже в Штутгарте достаточно немецких солдат, чтобы заставить эту нелепую армию бежать, сверкая пятками, до самой французской границы!

— Значит, мы с вами должны заключить союз с Жозефом от имени его величества императора Павла до того, как это случится. Только и всего, — отозвался я. — На любых условиях. У меня… у нас есть подобные полномочия, Дмитрий Александрович, даю вам слово.

Оболенский шумно выдохнул через нос — и тут же притих. Не стал ни спорить, ни даже требовать доказательств, зато смотрел уже совсем не так, как несколько мгновений назад. Будто или вдруг начал воспринимать меня всерьез, или только сейчас задумался над моими словами… а то и вовсе испугался.

Отчасти я его даже понимал: российское посольство в Париже наверняка оказалось связано по рукам и ногам. Регламентом, обстоятельствами, всякими дипломатическими штучками и какими угодно подковерными играми — иначе Павел попросту не стал бы возиться с делегацией и уж тем более — со мной лично. Так или иначе, я в одиночку за какие-то две недели смог добиться большего, чем целый штат советников и атташе с самого начала войны. Неудивительно, что Оболенский имел на меня изрядный зуб… особенно с учетом крайней сомнительности моих действий, которую не стал бы отрицать даже мой собственный дед… Впрочем, нет: дед как раз и вовсе наверняка разнес бы меня в пух и прах.

И был бы прав.

— Так или иначе, наступление продолжится, Дмитрий Александрович, — снова заговорил я. — Джинн уже вылетел из бутылки, и затолкать его обратно не представляется никакой возможности… В сущности, от меня теперь зависит не так много. Сейчас — самый подходящий момент для союза Франции и российской короны. Жозеф не осмелится пойти против воли собственного народа — для него это почти наверняка станет политическим самоубийством. Но даже если по каким-то причинам это случится, — Я посмотрел Оболенскому прямо в глаза, — самый обычный мятеж на западе Рейха в любом случае будет в интересах российской короны. И за него будет отвечать ее светлость герцогиня. И я лично: перед его величеством Павлом Александровичем, перед Жозефом Бонапартом, перед канцлером Каприви… перед каждым жителем Лотарингии и Эльзаса и хоть перед самим чертом, если придется. Ваше сиятельство.

— Могу только позавидовать вашей решимости, Александр Петрович. — В голосе Оболенского вместо обиды вдруг прорезалось что-то похожее на уважение. — Но вам ли не знать — одной ее порой оказывается недостаточно. Хочется верить, что вы знаете, что делаете.

— Знаю… в общих чертах, конечно же, — кивнул я. — В первую очередь нам нужны переговоры с Жозефом, и чем скорее — тем лучше. Думаю, он не откажет мне — особенно по личной просьбе российского посла. Ведь так, Дмитрий Александрович?

— Разумеется, не откажет. В конце концов, имя князя Горчакова уже обросло легендами в обеих столицах. — Оболенский улыбнулся одними уголками рта. — Не удивлюсь, если юные парижанки всех сословий засыпают с вашим портретом под подушкой. Считают освободителем, героем… Признаться, я в каком-то смысле даже завидую. Не сомневаюсь, что вы при любом раскладе будете иметь ошеломительный успех при дворе Жозефа Бонапарта. Впрочем, — Лицо Оболенского помрачнело, — очаровать его величество французского императора будет куда сложнее, чем пылких дев.

— В этом мне помогут ваши знания и опыт дипломатического корпуса. — Лесть вышла чуть неуклюжей, но, кажется, подействовала. — И, разумеется, обаяние ее светлости герцогини де Водемон, которая куда привлекательнее нас обоих вместе взятых, Дмитрий Александрович. Думаю, вместе мы найдем достаточно весомых аргументов, чтобы убедит даже такого осторожного упрямца, как император французский.

— Ну… подозреваю, скоро у нас будет возможность убедиться в вашей правоте, князь, — вздохнул Оболенский. — Ходят слухи, что Жозеф собирается в ближайшие дни лично посетить Эльзас… неофициально, конечно же.

— Даже так? — Я вдруг почувствовал какую-то особенную легкость, которая разом прогнала усталость боя. — Похоже, зверь сам бежит на ловца, друг мой.

— Не обольщайтесь, князь, — недовольно буркнул Оболенский. — Может, вас и считают освободителем исконно-французских земель — император Жозеф нанесет визит ее светлости герцогине. Но никак не вам… конечно же.

Кто бы сомневался. Сама по себе поездка в мятежную Лотарингию для монарха — уже в каком-то смысле удар по репутации… впрочем, как и мятеж под французским флагом сам по себе. И даже тайное появление здесь Жозеф пожелает связать с герцогиней Эльзасского дома — а уж точно не с выскочкой-князем из далекой России. Возможно, его величество даже постарается избежать нашей с ним встречи.

Но это ему точно не светит.

— Какая разница? — Я пожал плечами. — У меня ведь получится лично перекинуться с императором хотя бы парой слов?

— О, можете не сомневаться, князь, такая возможность у вас непременно будет. — Оболенский поджал губы и тоскливо вздохнул. — Только не надейтесь, что разговор выйдет простым.

Глава 34

Я до последнего сомневался, что его величество Жозеф Бонапарт вообще появится. И что Оболенский действительно организовал переговоры — а вовсе не собирается втихаря прихлопнуть нас с герцогиней парой выстрелов в затылок и закопать где-нибудь по соседству. Без лишнего шума, разговоров и свидетелей.