Анатолий Агарков - Семь дней Создателя

— Лучше позвоните, когда захотите общаться — моё предложение в силе. В московской квартире не ищите — продана за долги. Загляните в деревню Митино на тридцать втором километре Минского шоссе.

Кладбище, оградка, скамеечка. Вся мудрость Земли в этой скамеечке.

Мы сидим на ней за оградкой и смотрим на могилу отца. Она рядом, но там нет ни оградки, ни скамеечки — только холмик и крест. И всё. Всё, что осталось от моего отца, Владимира Константиновича Гладышева, несостоявшегося дипломата, забытого патриота, неудачного мужа. Впрочем, нет. Осталось два сына, две женщины, которые любят или когда-то любили его. Разве этого мало? Мало, если только этим и завершить жизнь.

Мирабель — так зовут его новую жену. Теперь уже вдову. Она молода, красива. Сравниваю её с мамой. В маме шарм, она живая — задорная, грустная, деловая — разная. Мирабель — иконопись. Застывшее лицо, печальные глаза. Худые запястья, худые лодыжки. Коленки, наверное, костлявые. Или я нагнетаю? Голос. Вот голос у неё ни с чем не сравним. Голос низкий, будто сорванный, прямо-таки сиплый (хотя, наверное, загнул — скажем, посаженый голос). Люди с таким тембром — свидетельствует мой жизненный опыт — не способны на подлость, не умеют врать, не в силах даже подшутить. Всё, на что хватает их — сказать правду и начать за неё страдать….

Мирабель рассказывала. Неврозы начались у отца сразу же после их официального брака. До той поры он ни на что не жаловался, и ничего за ним не замечалось — в смысле, необычного. А потом несчастья и болезни посыпались, как из рога изобилия. Он потерял мужскую силу. Начались недержания. Прогрессировало общее расстройство нервной системы — он стал боязлив, подозрителен, мании следовали одна за другой. Очень боялся бывшего тестя-генерала — только о нём все разговоры. С работой расстался. В последнее время еле-еле сводили концы с концами….

Он звонил, а я…. - с горечью подумал.

— Квартиру продали с молотка, за долги — не платили коммуналку, кредит и какую-то ссуду. Новый её владелец предложил переехать за город, охранять усадьбу. Поселил нас в маленьком садовом домике — времянке. Тесно было. Он же и предложил устроить Костика в интернат. Тут, неподалёку.

— Когда это было?

— В тот день и было. Мы уехали втроём, а вернулись без Костика. Вернулись, а Володи уже нет…. в живых. Мне кажется….

— Говорите.

— Он ревновал меня к хозяину.

— Устраивал сцены?

— Нет. Говорил, что хозяин пялится на меня, и мне лучше стать его содержанкой, чем умереть с голоду. Думала, он ворчит, потому что ревнует, а он готовился и искал оправдания.

— Не верится. Не похоже на отца.

— Он сильно страдал в последнее время. О вас вспоминал.

Чёрт! А я? Прости, отец, если можешь.

— Какие у него отношения с моим дедом?

— Не знаю.

— Они встречались? Генерал приезжал к вам?

— Кажется, нет.

— На прежней работе не было неприятностей — ничего не говорил?

— Нет.

— Каков диагноз?

— Отравление угарным газом.

— Вскрытие делали?

— Здесь? В глуши? Да и зачем?

— Мирабель, я позабочусь о вас с Костиком — вы ни в чём не будете нуждаться, только…. Только одна просьба — я хочу всё знать о смерти отца. Вы мне всё рассказали?

— Да.

— Что есть по его болезни? Медицинская карта? История болезни?

— Ничего нет. Володя никуда не обращался. По крайней мере, мне ничего об этом не известно.

— Мирабель, вы согласитесь на эксгумацию?

— Зачем?

— Я должен знать всё о причинах и самой смерти отца.

— Делайте, что считаете нужным….

До конца дня успел побывать в райцентре. Вернулся с продуктами. Мирабель захлопотала у печи. Она огромная — в пол избёнки. Ещё две узких панцирных кровати, расстояние между которыми — вытянутая рука. Сел на одну, скрипучую.

— Это Володина, — заметила Мирабель. Потом озабочено. — Где же я вас приючу?

— Не беспокойтесь — всё нормально. Мирабель, мне надо с вами поговорить. Прошу потерпеть моё общество буквально несколько дней — пока всё решится с отцом…. с телом отца. Я консультировался: эксгумация возможна только при возбуждении уголовного дела. Дело могут открыть по заявлению в прокуратуру. Если таковое напишу я, вы становитесь подозреваемой в убийстве вашего мужа и моего отца. Лучше, если заявление напишите вы.

— Разве такое возможно? Хорошо, я напишу.

В пакетах с сырами и колбасами привёз водку и коньяк. Помянули отца. Смеркалось.

— В доме есть компьютер?

— Есть. Я убираюсь там.

— Он закрыт? Есть ключ?

— Вон висит. Алексей Владимирович, вас не выпустят отсюда ротвейлеры.

— Кто?

— Собаки сторожевые. Я их на ночь выпускаю.

— Тогда познакомьте меня с ними.

Перед домом яблоня, под ней скамейка. Присел, а Мирабель ушла в глубь сада. Через пару минут чёрная тень метнулась меж деревьев, за ней другая. Вернулась хозяйка сторожки, присела рядом. Тут как тут ротвейлеры — огромные зубастые чудовища.

— Фу! Нельзя, — сказала Мирабель и погладила мою руку. — Это друг.

Тут же два горячих языка облизали мне ладонь. А я погладил их ушастые морды….

Мы лежим в кроватях. Достаточно протянуть руку, чтобы коснуться Мирабель. Голос её в ночи просит, требует защиты. Хочется прижать её голову к груди.

— Нет, что вы, Володя не пил. Совсем. Ему едва хватало сил справляться с нервозами — тут не загуляешь….

Ночь разгулялась. Луна проложила от окна светлую дорожку по полу. В него заглянула ушастая морда. Мирабель спала, её дыхание чуть слышно в шорохах сторожки. Я окончательно проснулся. Жутко стало. Как тут можно жить одному? Или рядом с человеком, сходящим с ума?

Поднялся, оделся, взял ключ от хозяйского дома, вышел в сад. На дорожке был атакован. Ротвейлеры прыгнули из кустов, целясь на ключ. Решили, подачку несу, а я не догадался. К дому пропустили.

Бродил по коридорам и комнатам двухэтажного особняка, не включая свет — луна помогала ориентироваться. Нашёл компьютер, вышел в Интернет.

— Привет, Билли.

— Рассказывай.

Рассказал.

— Примитив. Ты что ж ко мне не обратился?

— Билли, погиб мой отец — возьми правильный тон.

— Извини. Говоришь, эксгумация — что она тебе даст? Покажи мне место, я отсканирую тело лучше всех твоих врачей вместе взятых. Да, сквозь землю. Как? Моё дело. Ну, хорошо. С американского военного спутника "DYMOS" слабым излучением нейтронной пушки.

— Американский спутник над Москвой?

— Он появляется на небосклоне каждые четыре часа на восемнадцать минут. Этого мне достаточно, если покажешь место. Могу и сам найти, но займёт время.