Александр Турбин - Метаморфозы: танцор

Казалось, они исчезли в проеме окна буквально мгновение назад, но уже метнулась к пловцам тонкая веревка, диковинной змеей расправляя кольца, пока утяжеленный грузом конец не прыгнул в руки одному из карающих. И Алифи, один за другим, переставляя ноги по мокрым камням стены, стали растворяться в ночи — непостижимо быстро и совершенно бесшумно. Факел не тушили — легче не заметить тени, рвущиеся в окно, чем исчезновение пятна света на противоположной стене. Когда Бравин остался один, он просто завязал веревку вокруг пояса и дождался, когда его втянут в проем окна.

День восемьдесят второй. Неделя теплых встреч

Что такое ложь по сравнению с ее улыбкой?

Черные крылья ночи встретились с тенями, в которые превратились люди, и ночь победила. Мгла черным покрывалом легла на тело разбитого города, спрятала еще живых, укрыла оставленных непогребенными мертвых. Темные коробки домов, размытые пятна факелов на стенах да остатки едкого дыма, вот, пожалуй, и все впечатления от Валенхарра в ночь после боя. И разбитая дорога в неказистый двухэтажный домик на восточной окраине. Серый, кособокий и непримечательный, он как две капли походил на соседние строения. И отличался от них, как отличается яркий костер от тлеющей ветки. Сегодня в этом доме шел праздник. Шумный, веселый, с хорошим вином и неплохой закуской. Сегодня — можно. В эту ночь всем жителям увеличили паек, дав возможность поужинать сытно. Возможно, в последний раз. Скорее всего — в последний.

Хорошо освещенный вход охранялся тремя солдатами, вытянувшимися при нашем появлении. И дело не только в том, что так положено. Слишком многое мы с этими людьми пережили, чтобы обращать внимание на пустые жесты. Возможно, наши охранники знали, кому они обязаны еще одними сутками своей жизни. И надеялись. И верили. А может быть, солдатам в эту ночь захотелось казаться более сильными и достойными.

Черная дверь, незамысловатая и уговаривающая отправить ее на заслуженный покой, открылась на удивление тихо, и впустила нас внутрь. Небольшой тамбур, темный и пыльный. Несколько тесных комнат внутри — чужих, неуютных, заполненных такой же чуждой мебелью. Надежное убежище для всего офицерского состава — в городе было неспокойно, измотанные непосильным трудом горожане роптали. И неважно, что первый штурм отбит, что второй уже скоро, что нужно сжать зубы и бороться за жизнь. Для многих это не имело никакого значения. Воевать должны солдаты. И умирать должны солдаты. Чтобы они, достойные и не очень горожане, могли жить дальше. Пройдет совсем чуть-чуть времени, и они изменятся, по крайней мере, если доживут до перемен.

На первом этаже находились комнаты Тона Фога, Варина и Меченого. Первый умчался еще до появления Рорка во главе десятка солдат на север, по дороге на Лаорисс, к заставе Высших на берегу Аюр. Застава стояла далеко, перспективы такого визита были туманны, но нужна была помощь и просить ее больше было неоткуда. Как бы мне не хотелось забыть Алифи с их надменностью и величием, пришлось соглашаться.

Что будет, если они опоздают, или вообще не придут? Я не тешил себя иллюзиями. Если правда все то, что мы узнали после допроса пленных, нам не выстоять. Три тысячи воинов Клана Заката пришли мстить за младшего сына Вождя. И даже если половина из них ушла за горизонт во время первого штурма, их все равно слишком много. Что смогут сделать несколько сотен солдат, да такое же количество ополченцев из горожан против полутора тысяч разъяренных неудачами и потерями шаргов?

Что делать, если Алифи придут и спасут город, тоже было непонятно. Нет, Высшие помогут, конечно. Но они не потерпят самозванца. Мне не отвертеться, и еще один труп украсит пустой проем ворот. Укрыться? Как? Сбежать? Куда?

Тон Фог умчался на север, потому что больше было некому. Варин не поднимался, продолжал молчать и не собирался возвращаться в строй. Глыба и Меченый ходили к нему несколько раз. С таким же успехом они могли пойти порасспрашивать о самочувствии разломанный шкаф или сорванные с домов стропила. Я не ходил. И не пойду, пусть капитан хоть в овощ без моей помощи превращается. Если левая рука худо-бедно уже работала, пусть с болью, через надрыв, то правая … Сомневаюсь, что мне еще когда-нибудь предстоит взять в правую ладонь не то что меч, хотя бы ложку.

Капитан лучников был нужен как воздух, от него и его ребят зависело все. Их оставалось все меньше, живых, невредимых. Меченый пополнял состав роты за счет охотников из числа горожан, но выучки последним катастрофически не хватало. Лучники сейчас были на особом счету. А их капитан — тем более.

Меченый воспользовался возможностью и занял один все три нижние комнаты. Ни капли не смущаясь, поселил там двух, по его мнению, очаровательных созданий противоположного пола, дам слегка за тридцать, и ночи проводил так, будто каждая ночь последняя. Пережить эту осаду капитан не планировал и радовался жизни, как считал правильным.

Логор занял две комнаты наверху. В одной мы постоянно собирались поздними вечерами, чтобы обсудить обстановку. Я же выбрал небольшую угловую комнату, показавшуюся мне более уютной.

Когда мы зашли внутрь, нас уже ждали. На большом столе, спущенном солдатами со второго этажа, укрытом чистой кружевной белой скатертью, стояли многочисленные тарелки и шесть бокалов. Во главе стола сидел Глыба и нарезал уверенными движениями мясо. Рядом — одна из пассий Меченого, одолжил он ее, что ли на вечер? Место по правую руку занял капитан лучников, откупоривающий дорогое вино из подвалов местных Алифи, вместе со второй своей подругой. Два места слева ждали нас.

Ее звали Такина, я называл ее Такой. Бант она уже не завязывала, грудь не прятала, но, как и прежде, надувала губки, широко распахивала карие глазки и также пыталась понравиться. Пустоту в душе она не заполняла, но ночь становилась не такой одинокой. Я смотрел на эту девушку, и тоска делала один шаг назад, а сердце начинало ныть чуть меньше. В последнюю ночь она имела право на надежду. А мне, как никогда, нужно было знать, что в этом мире еще сохранилось тепло человеческой души.

В этот вечер никто не пил за павших, потому что поздно скорбеть о мертвых. В этот вечер все пили только за жизнь и за любовь.

— Вот и безрукий пришел, чет долго ты, — Меченый выковырял пробку из очередной матовой пузатой бутылки и начал разливать вино в такие же пузатые бокалы. Мода у них, что ли такая, на пузатую посуду. Вроде как, если пузатая, значит богатая. Прикинув, что в этой теореме есть некоторый смысл, буркнул в ответ и пригласил даму к столу.