Вадим Проскурин - То что не должно происходить

Краем глаза я уловил, что человек, сидящий на корточках спиной ко мне, начал медленно разворачиваться. Видимо, почувствовал изменение атмосферы в комнате. Отец повторил свой жест, и теперь он был куда понятнее. Я подчинился.

* * *

Мир посерел и обесцветился. На мгновение меня обволокли серо-бело-черные потоки центра вечности, а затем вокруг меня снова возник мир.

Оказалось, что я нахожусь в квартире Маринки, в большой комнате, и что я стою точно посередине между Маринкой и три-дэ-ти-ви. Маринка смотрела на меня, и было видно, что она не верит тому, что видит. Я глупо улыбнулся и сказал:

– Привет!

Маринка нахмурилась. Она покосилась на стакан с остатками вина, стоящий на столике рядом с ней. Я шагнул к ней.

– Да я это, я. Я не глюк.

Маринка неуверенно прикоснулась к моей руке. На ее лице отразилась целая гамма чувств: недоумение, испуг, и, почему-то, жалость. Я проследил направление ее взгляда и вспомнил, что у меня огромный фингал под левым глазом. Как только я это вспомнил, щека заболела. Я отдал короткий приказ. Молниеносная вспышка боли, странное, невозможное движение под кожей лица, секунда нестерпимого зуда, и все кончено. Мое лицо в полном порядке. Зато лицо Маринки теперь совсем не в порядке – глаза расширились, рот открылся, как бы она не упала в обморок.

За последние минуты произошло очень много очень важных вещей. Но то, что произошло, можно обдумать потом. А сейчас я должен сделать то, что всего, что произошло и всего, что может произойти. Я сказал:

– Я люблю тебя.

Я наклонился к Маринке, взял ее лицо в свои ладони, она неуверенно потянулась ко мне, и я поцеловал ее. И сразу же отпустил.

Она смотрела на меня, и ее взгляд выражал, что она понимает, что ничего не понимает. Я пристроился на подлокотнике кресла и сказал:

– Мне надо рассказать тебе очень много. Помнишь, тогда, в беседке, ты говорила, а я слушал. Теперь твоя очередь слушать.

И я начал рассказывать. Я рассказывал всю правду и одну только правду, не оправдываясь и не приукрашивая действительность. Только в одном месте я чуть-чуть солгал – Маринке незачем знать во всех подробностях, как хулиганы в автобусе издевались надо мной, а я не знал, как себя защитить. Ей достаточно того, что, в конце концов, победа осталась за мной.

Когда я дошел до момента, когда впервые вошел в сеть в режиме бога, Маринка перебила меня:

– Игорь… так это ты? Это ты вылечил мою маму?

– Я.

– Но… почему ты не вылечил ее до конца?

И в самом деле, почему? Я не знаю. Я могу попытаться это объяснить, и я попытался.

– Понимаешь… я боюсь этого. Я боюсь того, что умею делать. Каждый раз, когда я делаю что-то сверхъестественное, каждое мое действие приводит к чему-то такому, чего я не хотел. Я хотел избавиться от хулиганов и убил трех человек. Я хотел просто поразвлекаться, и обидел Ивана Моисеевича. Я хотел сделать доброе дело, а оказалось, что я создал тебе кучу проблем. Маринка снова перебила меня:

– Какие, к черту, проблемы? Думаешь, мне было лучше, когда моя мама валялась в больнице живым трупом? Черт с ними, со всеми этими проблемами, главное – что она жива! И одно только это перевесит все проблемы, которые ты создал. Ты можешь сделать так, чтобы она была совсем здорова?

– Наверное. Думаю, я мог бы сделать это и раньше. Но когда я давал приказ, я просто не подумал, что у нее атрофировались мышцы, а потом… потом я испугался. Я до сих пор боюсь.

В этот момент я понял, что действительно боюсь. И я понял, чего именно я боюсь. Странные сны внезапно сложились в единую картину, и от этой картины меня передернуло. Воистину, подсознание – странная штука. Охотник за тенью восстает. Дети-мутанты. Ключи падают на землю. Я знаю, что будет дальше. Это действительно страшно. Мне остается только надеяться, что это всего лишь мое подсознание и что зверь не выйдет из моря. Ни во сне, ни наяву. Будем надеяться. А пока сделаем доброе дело. Может быть, когда ТОТ, кто взвешивает сердца, станет взвешивать мое сердце, этот поступок перевесит все остальное, сотворенное мною. Попробуем. Я попробовал. Секунда ожидания, ответ – все ОК. Я сказал:

– Позвони маме.

Маринка позвонила. Разговор был коротким. Я не слышал его, телепатический разговор нельзя слышать, я об этом уже говорил, и по выражению лица в ходе разговора тоже ничего не понять, но, когда разговор закончился, все стало ясно. Она разрыдалась. Она буквально билась в истерике, а я гладил ее по спине, пытаясь успокоить, и потребовались две бесконечно долгие минуты, чтобы понять, что она рыдает от радости. У меня все получилось. Ее мама теперь абсолютно здорова. Все замечательно. Маринка сказала:

– Игорь, я не знаю, кто ты такой на самом деле, но мне наплевать. Будь ты даже сам антихрист. Я сделаю для тебя все. Все, что попросишь. Я ответил, улыбнувшись:

– Тогда слушай дальше.

Я рассказал про успехи Егора на финансовом поприще, и Маринка возмутилась. Ничего не поняла в технических деталях, но возмутилась. Она сказала:

– Он не должен был просить у тебя денег. Это как если бы Моисей взошел на гору Синай и попросил у бога 600-ю колесницу. Можно подумать, у него нет других проблем. Это из-за него у тебя неприятности?

– Можно сказать и так. Слушай дальше.

Я рассказал историю общения с Царьковым. Как ни странно, Маринка меня совершенно не осуждала. Видимо, ненависть к правоохранительным органам – профессиональная черта всех проституток, пусть даже и бывших. Я рассказал, как убил Царькова, как покинул негостеприимный подвал, как побывал у себя дома, я не стал рассказывать только о странном поведении моего отца. Это – только наше с ним дело.

Я ожидал, что Маринка впадет в ступор, но я просчитался. Ею овладела жажда деятельности. Она сказала:

– Тебе надо прятаться. Ты, конечно, крутой, ты один легко замочишь роту ОМОНа, но зачем тебе это надо? Только совесть будет потом мучить. Залегай на дно. Сейчас я позвоню Борману… Она явно собралась звонить, и я поторопился перебить ее:

– Подожди! Ты уверена?

– Уверена. Борман – редкостный мерзавец, но свое дело знает. Он спрячет тебя так, что ни менты, ни ФР тебя не найдут. По крайней мере, сразу не найдут. А что делать дальше – обдумаем потом, в более спокойной обстановке.

– Но он же бандит!

– Ну и что?

– Ну как ты не понимаешь! Ты думаешь, он поможет мне бескорыстно? И ты можешь себе представить, что он захочет от меня получить?

– Какая тебе разница? Ты же теперь самый крутой! Да что бы он ни захотел, ты ему ничего не дашь, а если заерепенится – ликвидируешь у него одно яйцо, сразу станет послушным. Да и вряд ли он будет у тебя что-то просить, он… тоньше он работает, гад.