Мойра Янг - Неистовая звезда

— Об этом рассказывать запрещено, — говорит Марси. — Чтобы духом не падали. Молодые женщины — производители потомства, их утроба принадлежит Новому Эдему. Про чувства никто не задумывается. Девчонки обязаны детей рожать каждые два года.

— Каждые два года по ребеночку? — ужасаюсь я.

— Ага, — кивает Марси. — А если не родят, то их в рабство забирают. Парней никто не винит.

— А с ними как же? С парнями?

— Ну, они делают вид, что взрослые, — говорит Марси. — Не знаю, каково им своих детей не видеть. Но раз Демало сказал, что они избранники, Управители земли, то они из кожи вон лезут, притворяются изо всех сил, чтобы все вышло, как он велел.

Притворяются. Во мне снова дрожит тайная струнка. С виду одно, а на деле — совсем другое. И поступки, и люди. Все стараются, чтобы все вышло, как Демало велел.

— Вот что происходит в доме детства, — продолжает Марси. — А что в Эдемовом доме творится, мне неведомо. Знаю только, что как малышей от груди отлучают, так сразу туда отвозят.

В Эдемовом доме детей воспитывают на благо Нового Эдема. Ребятишек разлучают с семьей, а когда им исполняется четырнадцать лет, делают их Управителями земли. Указующий путь выбирает каждому спутника, чтобы плодили потомство и возделывали землю.

— А рабы… По большей части это те, кого тонтоны изловили, — объясняет Марси. — Но есть и Управители, которые провинились перед Указующим путь.

— Значит, сегодня они Управители, а завтра их в рабство? — уточняю я. — Это как же такое стерпеть?

— Не без труда, вот как, — усмехается Марси.

— А про тонтонов ты не забыла?

— Забудешь про них, как же!

— Если присмотреться, то Новый Эдем — совсем не то, чем кажется. Но на чем-то оно ведь все держится? Получается, что Указующий путь все верно задумал, новый мир построил?

— Ну это как сказать. Управителей кормят хорошо, женщины младенцев вынашивают. Говорят, урожайный год выдался.

Вспоминаю, что Демало мне сказал.

Я каждый день принимаю непростые решения. Помогаю тем, от кого больше всего толку, кто с умом пользуется доступными средствами. Я веду себя морально. Ответственно.

Мы с Марси умолкаем, сидим у пруда. Солнце греет ласково, не опаляет кожу. Я повторяю про себя одни и те же слова. Матери и дети. Отцы. Братья. Сестры. Семья. С виду одно, а на деле — другое. В общем, любовь — сила. Слабое место Демало. Наша сила.

Марси пристально смотрит на меня. С любопытством. Я протягиваю ей сложенную рубаху.

— Вот, держи пока, — говорю я. — Скоро уже костер разведешь.

Она сидит под скрюченным деревом. Эллис, мое солнце, моя Ма. На широкой равнине мы с ней сидим в одиночестве. В сумерках на краю мира. Облака висят низко. Ветер завывает высоко. Голые ветки и ствол сияют серебристо-белым светом.

У корней вырыта яма. Узкая, глубокая. Могила. Мы с Ма стоим на краю. Я знаю, что там, на дне. Мертвец в ржавой, рассеченной броне. Вытянулся во весь рост. Голова замотана темно-красным платком.

Золотая Эллис. Она давно нас покинула. Волосы желтые, как солнце. Глаза голубые, как небо. Душа яркая. Но потусторонняя тьма погасила ее свет. Она плывет. Меняется. Тает.

Бестелесные ноги ступают в могилу. Ма зовет меня. Пойдем со мной, там пусто. Я спускаюсь. В темную землю.

Потом — вода. Поднимается, захлестывает мне ноги. Нет, не вода. Кровь. Все прибывает и прибывает. Черная. Густая. Доходит до колен, до пояса, до подмышек. Давит на меня. Не вырваться. Я оскальзываюсь, захлебываюсь, тону. Нечем дышать…

Вздрагиваю и просыпаюсь. Хватаюсь за горло. Тяну, рву с себя…

— Саба, проснись! — встревоженно окликает меня Молли.

— Мне дышать нечем! — хриплю я.

— Ш-ш-ш, не бойся, вот, я его сняла. Саба, открой глаза. Сядь.

Она ласково гладит меня по руке. Я моргаю, щурюсь от яркого солнца. Ничего не понимаю. Вернулась к жизни из тьмы сновидений. Молли сидит рядом, держит в руках красный платок.

Я отодвигаюсь подальше.

— Ох, убери его!

— Успокойся, все хорошо. Вот, уже убрала. — Она прячет платок за спиной. — Ты в нем запуталась во сне.

Сердце колотится часто-часто, стучит как погремушка.

— Он у меня в котомке лежал, на самом дне, — говорю я. — Откуда он у тебя?

— Мне Эмми дала, — отвечает Молли. — Марси сказала, что ты у пруда уснула, вот я и пришла тебя накрыть, чтобы солнечный удар не случился.

Я тупо гляжу на нее.

— Некогда мне спать, — бурчу я.

Я устала до смерти. Голова тяжелая. Все тело затекло, словно меня камнями заложили.

— Извини, — говорит Молли. — Не хотела тебя тревожить.

— Нет, хорошо, что ты меня разбудила. Мне подумать надо. Столько дел…

— Слушай, ты совсем спать перестала. Вымоталась. Тебе надо отдохнуть, иначе толку не будет. Ложись. Вот, возьми, прикройся.

Молли снимает шарф с головы, протягивает мне. От шарфа пахнет розовым маслом, которым Молли мажет волосы. Она встряхивает кудрями. Я отвожу глаза, стараюсь не смотреть на клеймо. На высоком лбу выжжена буква «Ш». Молли замечает мое смущение, усмехается:

— Ничего страшного. Боевую рану полезно иногда проветрить.

— Как ты можешь про это шутить? — вздыхаю я.

— А что делать? Всю жизнь плакать, что ли? Не желаю прослыть Многострадальной Молли.

— Ох, после всего, что с тобой случилось. И Грейси, и Айк, и… Как ты все это терпишь?

— Ну и что? У тебя вон тоже шрамы. Боевые ранения. Главное — я выжила. А шрам напоминает мне, зачем я с вами. Зачем все это делаю. Как погляжу в зеркало, так и вспомню. Нет, у меня и других причин хватает. Айк. И Джек… — Она осекается, смотрит на меня. — Ты о нем никогда не говоришь. Даже имени не упоминаешь. Нет, я понимаю, тебе с другими надо осторожничать, но со мной-то… — В глазах ее мелькает обида. — Я знаю, с Джеком трудно… было трудно. И между вами все запутано было. Может, ты к нему сильного чувства не испытывала, не так, как он к тебе… Ох, в твои сердечные дела я не лезу. С любовью просто не бывает. Я просто хотела… понимаешь, мне очень надо о нем поговорить. С тобой. Вот и все.

Я молчу. Не поднимаю глаз. Горячая краска заливает щеки. Вспоминаю, что Молли знает одну мою тайну. Знает, что Джек у меня не первый. Хорошо, что ей неведомо, кто был первый. Она нипочем не догадается, что это Демало.

— Знаешь, я никогда не думала, что Джек помрет. Вот ни разу, — вздыхает Молли. — Он вечно в переделки попадал, но чтобы до смерти… А еще Джек Грейси помнил. Про нее больше никто не помнил, только он и я.

Ее голос дрожит. По щекам катятся слезы. Она лезет в карман, достает чистый лоскуток.