Моррис Уильям - Лес за пределами мира

А затем, словно это было во сне; и в этом сне нет ничего, кроме каких-то неопределенных, странных видений, иногда прекрасных, иногда отвратительных: и эти видения частью связаны с моей хозяйкой и монстром, которого ты сегодня обезглавил. А когда я пробудилась, то нашла себя в этой земле, такой, какой ты видишь меня сейчас. И мое первое впечатление здесь, — я в зале с колоннами, наполовину раздетая и со связанными руками; карлик подводит меня к госпоже, и я слышу, его противный, квакающий голос: "Госпожа, что с ней сделать?", а затем мягкий, сладкий голос, произнесший: "Она будет нам прислуживать, а ты получишь награду; сейчас же, тебе следует отметить ее". Я помню, что карлик куда-то волочет меня, мое сердце бешено колотится, потому что я боюсь его, но он не причинил мне иного вреда, кроме того, что он обхватил мою ногу железным кольцом, которое ты можешь видеть.

С той самой поры я жила в этой земле, в рабстве у госпожи; я помню свою жизнь день за днем, и ни одна ее частица не скрылась в полумраке грез. Не многое могу я тебе сказать, но ты должен знать, что вопреки всем моим мечтаниям, а может быть даже и благодаря им, я не утратила тех знаний, которые некогда передала мне старуха, более того, я жаждала новых знаний. Может быть, эта жажда станет причиной нашего с тобой счастья, но тогда она не приносила мне ничего, кроме страданий. Поначалу хозяйка обходилась со мной по настроению, впрочем, как любая знатная дама поступает со своими служанками; в зависимости от настроения она ласкала меня, или наказывала, но, как кажется, она поступала так не потому, что была жестока или преследовала какую-то определенную цель. Но случилось так (скорее постепенно, чем в результате внезапного озарения), что она узнала о моем владении частью той мудрости, благодаря которой она жила такой великолепной жизнью. Это случилось спустя около двух лет после того, как я стала ее рабыней, а еще спустя три года она стала видеть во мне своего врага. Почему, зачем, — я не знаю, но она не воспользовалась возможностью просто уничтожить меня, или дать мне возможность умереть, однако ничто не удерживало ее от того, чтобы обрушить на мою голову страдания и печали. Кроме того, она повелела своему слуге, карлику, которого ты обезглавил сегодня, присматривать за мной. Многое из того, что мне пришлось вытерпеть от него, было бы неприлично рассказывать тебе, но пришло время, когда я не могла более терпеть, и тогда я показала ему острый нож (пусть этот нож пронзит мое сердце, если ты не поймешь и не простишь меня), и сказала, что если он не изменит своего поведения, то я убью, — нет, не его, но себя, — а это навлечет на него гнев госпожи, которой он дал слово, что я при любых обстоятельствах останусь жива. Эта угроза не была для него пустым звуком, ибо он боялся ее гнева. Мне понадобилось все мое благоразумие, ибо ненависть ее ко мне все росла, иногда прорываясь наружу бурными вспышками ярости, и любая из этих вспышек могла окончиться для меня смертью, если бы я не противопоставляла ее гневу некоторые свои знания.

Из того, что случилось потом, скажу тебе, что чуть более года назад в эту землю пришел сын короля, второй красивый мужчина, — ты был третьим, — из тех, кого завлекло сюда ее колдовство с тех пор, как я поселилась здесь. Поначалу, когда он появился здесь, он казался нам, более мне, чем госпоже, прекрасным ангелом, и она безумно любила его; а он любил ее, до некоторой степени: потому что он оказался легкомысленным и бессердечным, и вскоре он обратил свое внимание на меня, и предложил мне свою любовь, которая обернулась грязью и злобой, когда я отвергла его, и вовсе не из страха перед гневом госпожи; он не простил меня, он стал навлекать на меня ее немилость, зная, что я беспомощна и никто никогда не скажет мне слова поддержки. Но, любимый, несмотря на все скорби и страдания, я искала знаний, и становилась все мудрее и мудрее, ожидая дня своего избавления, который приблизился с твоим появлением.

Сказав так, она взяла руки Уолтера и стала целовать их; он отнял руки и стал целовать ее лицо, и ее губы, соленые от слез. Она продолжала.

— Несколько месяцев назад случилось так, что госпоже стал в тягость этот подлый человек, несмотря на всю свою внешнюю привлекательность; настал твой черед испробовать крепость ее сетей; и я отчасти знала, как это случится. Однажды, среди бела дня, когда я прислуживала моей госпоже в зале, а ужасный карлик, которого ты обезглавил сегодня, лежал у порога ее дверей, видение посетило меня, хотя я и старалась прогнать его, чтобы не подвергнуться наказанию; зал с колоннами задрожал и исчез, я ощутила под ногами грубый камень улицы, вместо гладкого мрамора чудесного зала, меня окружал запах соленого моря и судовых снастей, за моей спиной высились высокие дома, передо мной виднелись самые настоящие корабли, с туго натянутыми канатами, с поднятыми парусами на мачтах; в ушах моих раздавались грубые речи моряков; те самые вещи, которые видела и слышала я в своей прошлой, далекой от меня, призрачной жизни.

Передо мной шел карлик, позади меня — хозяйка, мы поднялись по трапу на борт парусника, он сразу же снялся с якоря и покинул гавань, и еще я увидела, как моряки подняли флаг.

Уолтер спросил:

— Да-да, именно так! Скажи, не видела ли ты герба, — похожего на волка зверя, встающего на дыбы перед девушкой? Наверное, это тебя я видел:

Она отвечала:

— Да-да, именно так, как ты говоришь, но прошу тебя, не прерывай моего рассказа! Корабль и море исчезли вдали, но я не вернулась обратно в зал Золотого Дома; мы опять, втроем, оказались в городе, только что покинутом нами, на улице, но это видение оказалось очень неясным, и я не могу припомнить ничего, кроме двери прекрасного дома передо мной; видение быстро исчезло, и я снова оказалась в зале с колоннами, рабыня своей госпожи.

— Милая, — сказал Уолтер, — позволь все же задать тебе один вопрос; видела ли ты меня на набережной, когда следовала на корабль?

— Нет, — отвечала она, — там было много народу, но они для меня были все на одно лицо. Слушай дальше: спустя три месяца после этого случая видение вновь посетило меня, когда мы все трое находились в зале с колоннами, и опять оно было очень неясным. Мы снова оказались на улице шумного города, но в отличие от прежнего, здесь был мужчина, стоявший по правую сторону двери дома.

— Да, да, — произнес Уолтер, — и конечно же, это был ни кто иной как я.

— Прошу тебя, любимый, не перебивай! — строго сказала она. — Мой рассказ близится к своему окончанию, и я хочу, чтобы ты слушал меня внимательно: иначе тебе может показаться, что мои прошлые поступки не достойны прощения. Спустя двенадцать дней после этого последнего видения, у меня появилось немножко времени, свободного от служения моей госпоже, и я захотела провести его в дубовой чаще (возможно, именно она вселила такое желание в мой разум, чтобы я могла встретить там тебя и, таким образом, дать ей повод для гнева); я сидела там, одинокая, с болью в сердце, потому что в последнее время сын короля был особенно жесток со мной, добиваясь моей любви, и угрожал мне, что если я не отвечу ему, то мои мучения и терзания будут лишь усиливаться день ото дня. Я слушала, что говорит мне мое сердце, и я была готова уступить его домогательствам, ведь в этом случае приходилось делать выбор между плохим и худшим. Но здесь я должна сказать тебе кое-что, и прошу, чтобы ты принял близко к сердцу мои слова. Нечто иное давало мне силы отказывать подлецу, это было мое благоразумие, но вот теперь благоразумие служанки брало верх над благоразумием женщины, поскольку ответив ему, я становилась его игрушкой. Сможешь ли ты меня упрекнуть в подобных мыслях, ведь я столько испытала, я была почти сломлена и страшилась гнева хозяйки.